Оскар Лутс - Весна

единодушный ответ: «Да, да, Тоотс, конечно, знаешь!»

И все же в классе нашелся человек, державшийся несколько иного мнения, чем остальные, – это был учитель. Словно какой-то дух надоумил его подойти вдруг к Арно и взглянуть на его грифельную доску; на ней была изображена точно такая же закорючка, как и на классной доске. В душу учителя закралось подозрение.

– Послушай-ка, обратился он к Тоотсу, может быть, у тебя есть в запасе еще какое-нибудь вранье? Если есть, так уж выкладывай все сразу.

– Какое вранье? – спросил Тоотс.

Лицо у него было сейчас такое невинное, что всякий мало-мальски жалостливый человек, глядя на него, прослезился бы. Но так как учитель был существом совсем бессердечным, он не только не прослезился, но даже, как видно, не собирался положить конец этой пытке.

– Петерсон, ты спрашивал у Тоотса, как пишется буква «ять»?

Тоотс подмигивал Петерсону, чтобы он ответил «да», но увы! – это не подействовало.

– Нет.

– Ну да, я так и знал. А что же он тебе говорил?

– Тоотс сказал – он не понимает, как это индейцы умудряются так быстро снимать скальп: когда он сам один раз захотел с дохлой кошки…

Продолжать Петерсон не может, так как весь класс разражается хохотом. Тоотс исподтишка грозит предателю кулаком и в душе клянется жестоко отмстить ему. Тоотса за его вранье ставят в угол до следующего урока.

Арно же больше всего удивился тому, что Тоотс, который так много читал и знал всякие истории про Кентукского Льва, не сумел написать такой простой буквы, как русское «ять». Потом Арно подумал: «А так врать все-таки нельзя. Тоотс этот, видно, большой озорник.

II

На перемене в классной комнате царили суматоха и беготня, как в потревоженном муравейнике. Все страшно спешили, все с визгом куда-то неслись, словно боялись опоздать.

Арно робко жался у стены. Он здесь был еще чужим, и от всей этой двигавшейся перед ним пестрой толпы у него кружилась голова. Он не встретил здесь ни одного знакомого, кроме Тээле с хутора Рая. Родители этой краснощекой, белокурой девочки и родители Арно были почти соседи, потому-то Арно и знал ее. Он охотно подошел бы сейчас с ней поболтать, но решил, что это неудобно. Девочки держались все время вместе, будто овцы, и подойти к ним казалось Арно как-то неловко. Он прислонился к стене и продолжал наблюдать.

Вон там, медленно переминаясь с ноги на ногу, стоял какой-то толстощекий крепыш и ел. В одной руке у него был ломоть хлеба, в другой кусок жирного мяса. Кто-то, проходя мимо, наступил ему на ногу. Но мальчуган и бровью не повел, только буркнул: „Ну и слепая курица!“ – и продолжал жевать.

Другой, рыжеволосый, в смешных ботинках с пуговицами, был центром общего внимания – у него оказалась какая-то новомодная ручка. Он гордо шагал впереди, а за ним тянулась ватага ребят, и все его упрашивали:

– Ну покажи, Кийр, покажи!

Но Кийр любил поважничать, – и мало кто удостаивался чести посмотреть его ручку.

Кучка ребят толпилась у печки. Какой-то мальчишка с лицом хорька и живыми глазками говорил, сопровождая свои слова весьма таинственными жестами:

– Возьми гусиное перо, обмакни в молоко, напиши на чистом листе бумаги свое имя, а потом проведи по бумаге горячим утюгом, вот тогда и увидишь.

Кто-то из ребят ответил:

– Ох, Кяэрик, тебя прямо слушать страшно!

Девочки вели себя гораздо тише. Сбившись в кружок, они о чем-то шептались и хихикали.

Но больше Арно наблюдать не удалось. Мимо него с грохотом промчался сначала один мальчуган, потом другой, и началась бешеная гонка: впереди бежал перепуганный насмерть Петерсон, а за ним по пятам с кровожадной гримасой гнался Тоотс. Сжав кулаки и угрожая беглецу, он то и дело выкрикивал на ходу: „Я тебе задам! Я тебе покажу! Будешь тогда ябедничать!“ Петерсон, видя, что спасти его могут только быстрые ноги, несся на всех парах. И неистовый бег продолжался – по партам, через головы сидящих, мимо учительской кафедры, в спальню, по кроватям, подушкам, потом опять в класс, и тут круг начинался сызнова. Но долго ли, о смертный, хватит у тебя сил бежать, если за тобой гонится человек, с головы до ног охваченный жаждой мести! Это понял наконец и Петерсон; он остановился, тяжело дыша. Видимо, у него мелькнула какая-то новая спасительная мысль.

– Тоотс, я покупаю у тебя ножик. Брось, хватит! Ну! Слышишь, я покупаю у тебя --">