Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Весенние грозы.

которая была очень удивлена этим неожиданным визитом, тем более, что Анна Николаевна имела такой торжественный вид.   -- Ох, и не думала живая доехать, Катенька! -- стонала старушка.-- Да уж такой случай вышел...   -- Да что такое случилось, Анна Николаевна?..   Анна Николаевна присела на стул и долго рыдала, прежде чем могла рассказать по порядку всё свое горе. Катя еще ничего не слыхала о смерти Людмилы Григорьевны и тоже была поражена. Да, это была несправедливая смерть. Главное Анна Николаевна оставила к концу,-- именно клятву.   -- Клятву она с меня взяла, Катенька.   Последовал рассказ о том, как Людмила Григорьевна просила её относительно Гриши. На этом пункте последовало несколько запинок, пауз и растянутых слов. Катя слушала, чувствуя, как вся холодеет.   -- Ну, вот я и приехала...-- растерянно заключила свой рассказ Анна Николаевна.-- Да, приехала... Ночью снится мне Людмила-то Григорьевна и всё клятвы требует.   -- А Григорий Григорьич знает об этом? -- тихо спросила Катя.   -- Нет, куда знать!.. К нему теперь и подступиться страшно. Закинула-было я словечко, чтобы вместе ехать в Березовку, так он мне что сказал... как это он выразил-то?.. Да, да: "вот в Березовку-то, говорит, мама, я и не поеду".   Катя успокоилась.   -- Я узнаю прежнего Гришу, Анна Николаевна,-- заметила она.   -- Известно, убивается... А погорюет и перестанет. На молодом теле и не это изнашивается...   -- Нет, вы ошибаетесь, Анна Николаевна. Да и я... Позвольте, я сейчас.   Она ушла в свою спальню и вынесла оттуда портрет Огнева.   -- Вот мой жених, Анна Николаевна. Я уже помолвлена...   У Анны Николаевны руки опустились.   -- Ах, горюшко...-- стонала она.-- Ведь немного бы тебе подождать-то, Катенька!.. Самую малость...   Катя улыбнулась и проговорила спокойно:   -- Это всё равно, Анна Николаевна... У нас с Гришей всё кончено. Мне его очень жаль, но я его больше не люблю... Можно обмануть других, а себя не обманешь.   -- А этого любишь?   -- Да.  

ЭПИЛОГ

     Наступила осень. Земля была уже скована первым морозом и гудела под колесами, как сплавленный кусок металла. На деревьях листья давно поблекли, осыпались и только кое-где оставались как жалкие лохмотья еще недавно пышного наряда. Земля была усыпана этими листьями, и ветер с какой-то жалобой перебирал их, точно старые письма дорогого человека, по которым еще раз хотелось пережить свою недавнюю молодость. В грязь и тракт и проселки невозможны, и только первый мороз делает их проезжими.   Именно в такое крепкое осеннее утро из Шервожа по тракту выезжали три экипажа. В первом, запряженном парой своих лошадей, сидели Анна Николаевна и Любочка с ребенком, а кучером был Кубов. За ними на одной лошади ехали Петр Афонасьевич и Петушок,-- правил лошадью гимназист, вообще сильно важничавший. Последним ехал щегольской дорожный экипаж с фордеком, заложенный тройкой в наборной сбруе,-- в нем ехал Сережа с женой и Зиночкой. Эта поездка очень не нравилась Сереже, но захотела жена, и пришлось повиноваться. Впрочем, он утешался своим собственным экипажем и своей собственной тройкой.   -- Удивляюсь, что за странная фантазия у отца трястись на какой-то таратайке, когда можно было взять почтовых лошадей,-- ворчал он, кутаясь в теплое осеннее пальто.   -- А если это ему нравится? -- сказала жена.-- И я с ним совершенно согласна и с большим удовольствием проехалась бы в его таратайке. Это, наконец, оригинально... Не правда ли, Зиночка?   Зиночка была не совсем согласна, потому что "ужасно" была счастлива, как бывают счастливы девушки в шестнадцать лет. Она так мило раскраснелась от холода, глаза блестели, улыбка сама просилась на этот еще по-детски пухлый рот. Притом Зиночка еще в первый раз ехала на свадьбу. Да, на настоящую свадьбу, и потихоньку чувствовала себя большой. Это сознание и радовало её и смущало, потому что в шестнадцать лет она могла сама выйти замуж. А тут впереди предстояла такая трогательная обязанность, как проводы невесты к венцу. В особой картонке лежало только-что сшитое первое белое платье и цветы. Она вперед себя видела в этом наряде и мысленно восхищалась. А тут Сергей Петрович ворчит и нервничает, точно классная дама. Это было очень смешно, в сущности, и яркий румянец без всякой причины заливал личико Зиночки.   "Этакая красавица,-- думала жена Сережи, про себя восхищаясь Зиночкой.-- А какие волосы..."   Ей непременно хотелось, чтобы и муж тоже восхищался Зиночкой, но Сережа нахохлился и молчал. Он несколько раз очень пристально всматривался в --">