Генри Джеймс - Вашингтонская площадь

интересному и совершить что-то полезное — такова была, вообще говоря, программа, которую доктор себе когда-то начертал и ценность которой ничуть не умалялась оттого, что волею судьбы он выгодно женился. Он любил свою практику, с удовольствием сознавал, что наделен незаурядными способностями, любил их применять, и так как врачевание, несомненно, составляло главное и единственное призвание доктора Слоупера, он — при всем своем достатке продолжал врачевать. Удачное устройство семейных дел, конечно, избавило его от немалой доли утомительного труда, а связи жены со сливками общества принесли ему немалое число пациентов, чьи недуги, возможно, и не интереснее недугов, которые встречаются у низших классов, но зато служат объектом более пристального внимания. Доктор Слоупер жаждал набраться опыта, и за двадцать лет практики набрался его вполне. Добавим, что пришла к нему опытность такими путями, что, хотя в них, может быть, и заключался какой-то особый смысл, доктор не возблагодарил провидение за свою судьбу. Первое дитя его, мальчик, подававший — по убеждению доктора, вовсе не склонного к пустым восторгам, — необыкновенные надежды, умер трех лет от роду: не спасли его ни нежные заботы матери, ни ученость отца. Два года спустя миссис Слоупер родила второго ребенка, но скорбящему отцу, который некогда поклялся сделать из своего первенца настоящего джентльмена, этот второй ребенок не сумел заменить утраченного сына: злосчастное дитя оказалось девочкой. Доктор испытал разочарование; худшее, однако, ждало его впереди. Через неделю после родов у молодой матери, которая их легко, как будто, перенесла, внезапно обнаружились весьма тревожные симптомы, и еще до исхода следующей недели Остин Слоупер стал вдовцом.

Для человека, профессия которого заключается в том, чтобы сохранять людям жизнь, такой оборот дела в собственной семье едва ли можно считать свидетельством успеха, и блестящий врач, который в течение трех лет потерял жену и сына, должен быть готов к тому, что его репутация искусного лекаря — или слава любящего семьянина — подвергнется пересмотру. Однако наш приятель избежал пересудов; точнее, единственный, кто осудил доктора, был он сам, судья самый компетентный и самый беспощадный. До конца своих дней он ощущал тяжесть своего приговора, а бичевание, которому он подверг себя в ночь после смерти жены, оставило на его совести вечные шрамы: ведь бич держала сильная рука — рука самого доктора Слоупера. Нью-йоркцы, всегда, повторяю, весьма ценившие доктора, теперь слишком жалели его, чтобы иронизировать на его счет. Несчастье придало его фигуре интерес и даже увеличило его известность. Говорили, что и семьи врачей не застрахованы от губительных болезней и что другие пациенты доктора Слоупера, а не только вышеупомянутые двое, тоже, бывало, умирали; это составляло достойный прецедент. У него все же осталась дочка, и, хотя вовсе не такого отпрыска хотел доктор, он решил воспитать ее наилучшим образом. В характере доктора скопился изрядный запас отцовской властности, до той поры не находившей применения, и он щедро обратил ее на девочку в первые годы ее жизни. Имя ей дали, конечно, в честь бедняжки матери, и даже в младенчестве доктор называл дочь не иначе как полным именем Кэтрин. Она росла здоровой, крепкой девочкой, и, глядя на нее, доктор часто повторял себе, что по крайней мере избавлен от опасений за ее жизнь. Я сказал "по крайней мере", потому что, по правде говоря, она… Но разговор об этой правде я пока отложу.

2

Когда девочке было лет десять, доктор пригласил свою сестру, миссис Пенимен, пожить у него. Девиц Слоупер было только две, и обе они рано вышли замуж. Младшая стала миссис Олмонд — женой преуспевающего коммерсанта и матерью цветущего семейства. Она и сама цвела: могла похвастать приятной внешностью, покладистым нравом и здравым умом и пользовалась расположением своего умного брата, который, когда дело касалось женщин, твердо знал, кому отдавать предпочтение и кого игнорировать — даже если и те, и другие приходились ему близкими родственницами. Он предпочитал миссис Олмонд своей второй сестре, Лавинии, которая вышла за бедного священника, отличавшегося хилым здоровьем и цветистой речью, к в тридцать три года осталась вдовой, без детей и без состояния; единственный ее капитал составляли воспоминания о цветах красноречия мистера Пенимена, слабый аромат которых все еще витал вокруг --">