Лазарь Осипович Кармен - Река вскрылась

газетами и в воздухе только и слышалось слово:

– Забастовка!

У него явилось желание прокатиться по Невскому и присмотреться, сильно ли изменился Петербург за три года.

Извозчик по его просьбе откинул верх дрожек, и он наслаждался видом родного города. В этом городе он родился, получил свое воспитание и больно поплатился за свои юные порывы.

А вот Аничков мост! Благодаря тающему снегу статуи его казались покрытыми лаком и рельефно выделялись своими тонкими контурами на черно-сером фоне неба.

А вот Гостиный двор, Пассаж!..

Иван остановил дрожки и заскочил к «Доминику» – старому, патриархальному «Доминику».

Обстановка здесь была та же, что и три года и пять лет тому назад, во времена его счастливого студенчества. Да и публика та же.

Тот же старый чиновник в николаевской шинели с лицом мумии и одним зубом, медленно прожевывающий, как жвачку, ароматную кулебяку, тот же жрец искусства в потертом цилиндре…

Он закусил, расплатился и собрался уходить, как навстречу ему подвернулся Чижевич – старый товарищ по гимназии, студент.

Он с трудом узнал Чижевича.

Когда-то розовый мальчик, с прелестными завитушками, приводившими в восторг гимназисток и институток, Чижевич теперь был похож на старика. Он сильно оброс, масса седины проглядывала в его поредевшей черной шевелюре и бороде, и морщины покрывали его лицо густой сетью.

– Да тебя не узнать! – воскликнул Иван.

Чижевич махнул рукой и спросил:

– Ты где же пропадал так долго?

– В Швейцарии.

– А у нас тут, батенька, дела аховые!

– Слышал! Я поэтому и приехал.

– И хорошо сделал. Был на митинге?

– Нет! Я ведь только сегодня утром.

– Как утром?… По какой дороге?

– По Варшавской.

Чижевич в изумлении высоко поднял брови.

– Разве она не забастовала?

– Нет, как видно!

– Должна забастовать сегодня, непременно. Все дороги забастовали.

Перебрасываясь вполголоса с Иваном фразами, Чижевич наскоро глотал куски горячей кулебяки.

– Ну, брат, прощай! Некогда!

– Да что ты!

– Горим!..

– Где мы с тобой встретимся?

– На митинге! А оттуда ко мне спать!.. У тебя ведь квартиры еще нет?!

– Нет!

– Ну вот! – И он исчез.

Иван оставил Доминика и пошел бродить по Невскому.

Он незаметно очутился у Николаевского вокзала, и вокзал поразил его своей безжизненностью.

Всегда пылающий глаз его на башне был закрыт и чернел наподобие орбиты черепа; широкие ворота и двери были заколочены, и к отсыревшему фасаду жались продрогшие пассажиры – третьеклассники с узлами и мешками…

Становилось поздно.

Иван крикнул извозчика.

– Васильевский остров, к университету.

II

Убаюкиваемый мерным покачиванием дрожек и закрытый со всех сторон от мелкого пронизывающего дождя, Иван обдумывал свою речь.

Он взойдет на кафедру…

Да неужели с русским народом возможно говорить с кафедры, с трибуны?… Неужели не надо больше собираться для обсуждения своих дел в темном лесу и горах?…

Итак, он взойдет на кафедру и скажет…

Что он скажет?

«Я только что вернулся из Швейцарии! Я рвался сюда, к вам, чтобы стать в ваши ряды! Удивительные дела совершаются теперь на Руси! Вскрываются реки, скованные льдом! Трещит и вздымается лед! И вот-вот хлынут веселые весенние воды! И ни зловещее воронье, ни враждебные вихри и вьюги не скуют их снова! Товарищи!..»

Он обдумывал свою речь и улыбался. Речь его должна была вызвать восторг, потрясти всю аудиторию и зажечь сердца…

А она непременно должна потрясти всех. Недаром его считали одним из выдающихся ораторов…

Дрожки с грохотом вкатились на Дворцовый мост.

Под ним чернела в раме из огней холодная вода. Из-под моста с шипением вынырнул катерок с зеленым огоньком.

Над водой из черной массы поднимался блестящий шпиль Петропавловской крепости.

Внезапно сорвавшийся ветер донес до него обрывки разбитой знакомой музыки курантов – «Коль славен!..».

«Почему их не уберут? – подумал Иван. – Скоро-скоро их уберут! Все старое, ненужное! Живая волна смоет гниль, труху, и зазвучат новые часы с новым, нерасстроенным механизмом!..»

А вот недалеко университет! Его, Ивана, колыбель, aima mater!

По обеим сторонам, прижимаясь к барьерам моста, текли вперед две рокочущие реки – студенты, рабочие, молодые девушки.

Чем ближе он подвигался к университету, тем гуще становились эти реки.

И вся эта масса стремилась в университет, освещенный сверху донизу. Он пылал в тумане, как ярко --">