Георгий Полонский - Рассказы

подъезда, накинув шаль, и думает о мальчике. Он учился в 8-м классе и однажды - подъезд помнит это - нацарапал перочинным ножом на штукатурке стены плохое слово. А через месяц стал нежен с девочкой из параллельного класса и перед тем, как впервые привести её домой, он ожесточённо скоблил штукатурку тем же ножом - и так соскоблил, что даже подъезд забыл, какое это было слово. Помнит только, что у мальчика были серые глаза, как у мамы, и высокий, почти женский голос, особенно смех. Подъезд забыл улыбку его матери - только иногда дрогнут сухие губы - от удивления перед назойливостью жизни, которая задевает её - и снова людям видна строгая маска покоя, когда мать стоит в проёме старого подъезда и не может уйти от своей памяти.

На стенах подъезда написаны телефоны и простейшие уравнения любви, в которых нет ни одного неизвестного. Уравнения по алгебре там написаны тоже - если завтра контрольная и под рукой нет бумаги, подъезд охотно подставляет свои старые стены для того, чтобы один человек объяснил другому мудрость ученья. Подъезд помнит обещания и клятвы людей. Обещают звонить, обещают писать, любить, не забывать и губами ввинчиваются в губы, не успевая захватить воздуха, и задыхаются, и снова обещают целый мир, а потом уходят: одна - в подъезд, другой - на улицу. И подъезд помнит всех, кто обещает, кто задыхается, кто спешно закуривает уходя и больше не возвращается. Осыпается штукатурка, ржавеют и пылятся радиаторы отопления, лежит на ступенях рубчатыми следами от микропорки грязь весны или осени, а тех, кто ушёл, очень ждут.

Ждёт и старый подъезд, хотя за полстолетия он мог бы стать скептиком и больше ни во что не верить и никого не ждать.

В тот вечер я снова увидел мать мальчика. Я поклонился, и мысль о тяжкой праздности её рук, об одиочестве её вечеров сжала мне сердце.

Я несколько раз хотел подойти к ней, предложитъ сигарету и разговор, и дать ей понять, что моя жалость и скорбь не должны обидеть её. Я умею молчатъ и, мне кажется, она согрелась бы около меня.

- Вы хотите сигарету, - почему-то утвердительно сказал я и открыл пачку. При свете спички ее глаза поблагодарили меня: я угадал. Мой вид и голос не смутили ее душу, я смогу постоять.

Соседи говорили мне, что мужа этой женщины, сотрудника нашего посольства в Норвегии, не стало, когда мальчику был год: по неустановленной причине самолёт загорелся и упал в океан. Они никогда не были осторожными, её мальчики. Они разбились в кровь, в пыль, в невесомые частицы материи, которые поднялись к небу вместе с белым столбом воды к языками огня.

Нельзя было, нельзя было ей отпускать своих мальчиков - ни в холодную Норвегию, ни на Колхозную площадь - никуда от своего сердца. Мы курим мои сигареты и ничего не говорим, страшась отполированных употреблением слов, которые нам не годятся.

Упала звезда - медленная, зеленоватая, незаметная до своего падения и вдруг ставшая самой значительной величиной ночного неба.

- Вы успели загадать желание? - спросила мать мальчика.

- Я попросил у неё счастья… - сказал я.

- Для кого?

Я ответил не сразу. Слово "счастье" не подходило к ней, отвыкшей улыбаться.

Поэтому я сказал:

- Для всех…

Я не договорил, снова испугавшись отполированных слов, однако её глаза опять посмотрели благодарно и понимающе Будь сейчас самый отчаянный, небывалый в природе звездопад, я загадал бы на всех звёздах только одно - возможно большую толику радости для матерей.

Наш двор - пятачок асфальта в каменном мешке трех домов иногда кажется мне дном глубокого колодца шахты. Сюда к нам заглядывают разные светила, скупо намекая на другую, непонятную жизнь в чужой Галактике.

Я запрокидываю голову.

Я разговариваю с ними, с этими светилами.

Я не хочу туда, и не прошусь, и не завидую,но если мне очень плохо я обращаюсь к звёздам: SOS! Слышите, вы! Здесь, на планете Земля, пропадает человек двадцати двух лет отроду и с поэтическими наклонностями, пропадает без малейшего желания пропадать! SOS!

Но сейчас я прошу не за себя. Конечно, это не сахар - мучиться от неразделенной любви или от других несмертельных причин, но сейчас передо мной человек, которому действительно плохо… Слышите? Спасите наши души, наши слабые, подверженные износу и нежности невечные души, принявшие на себя так много испытаний, чтобы заслужить так мало тепла…

Я тебя слушаю
(этюд)

Она позвонила из какого-то универмага на окраине.

- Тут есть туфельки - мечта! На каждый день… я тебе такие --">