Джулиан Патрик Барнс - Краткая история парикмахерского дела

дальше, до самого подбородка. Чтоб тебя, подумал он за внезапно опустившимся занавесом. Он пришел только потому, что Элли стричь его перестала. На данный момент, по крайней мере. На него нахлынуло пылкое воспоминание: он сидит в ванне, она моет ему голову, потом стрижет его прямо там. Он вытаскивал затычку, и она поливала его душем, смывая состриженные волосы, играя с ним тугими струйками, а когда он вставал, она частенько брала в рот его член прямо в ванной, брала и ласкала, одновременно обирая оставшиеся на его теле кусочки волос. Вот оно как было.

— В каком… месте, сэр?

Давая понять, что отчаялся искать пробор.

— Просто назад зачесать, и все.

Грегори упрямо тряхнул головой, и волосы, перекатившись через макушку, снова легли назад, как им и следовало. Выпростав руку из-под фальшивой нейлоновой мантии, он поправил шевелюру ладонью и слегка взбил ее. Чтобы все стало, как было, когда он только сел.

— Какая… длина, сэр?

— Три дюйма ниже воротника. А с боков до косточки, вот досюда.

Средним пальцем Грегори обозначил линию. Вспомнилось несколько киногероев, кое-кто из них курил сигары, и все трахались как бешеные.

— Побриться заодно не желаете?

Жопа. Вот что теперь приходит на ум, когда видишь бритую физиономию. Теперь только адвокаты, инженеры и лесничие что ни утро лезут в свои туалетные пакетики и принимаются скоблить щетину, как кальвинисты. Грегори повернулся вполоборота к зеркалу и скосил глаза на самого себя.

— Так ей больше нравится, — сказал он небрежно.

— Вы, значит, человек семейный?

Ох, нарвешься, говнюк. Не лезь куда не надо. Не набивайся со своим сообщничеством ко мне. Хотя, может, конечно, ты просто педик.

— Или прикапливаете деньжат, чтобы эту лямку надеть?

Грегори не удостоил его ответом.

— А я вот двадцать семь лет уже, — сказал разговорчивый субчик, начав щелкать ножницами. — Как во всем, были свои взлеты, были падения.

Грегори издал гортанный звук неопределенного свойства, каким приходится отвечать зубному, когда сидишь у него в кресле с полным ртом всякого добра и мудак считает необходимым отпустить шуточку.

— Двое у меня. Один уже вырос, самостоятельный стал. А девчонка пока дома. Не успеем оглянуться, тоже вылетит из гнезда. Как их удержишь-то.

Грегори посмотрел в зеркало, но папаша взгляда его не искал — голова опущена, стрижет себе. Может, не стоит так плохо о нем думать. Зануда, конечно. И само собой, психологически безнадежно искалечен десятилетиями сообщничества в эксплуататорском симбиозе "хозяин — слуга".

— Но вы, наверно, не из тех, что женятся, сэр.

Ну-ну-ну. Кто из нас двоих педик, уж не ты ли? Всю жизнь ненавидел стригущую братию, и этот не исключение. Сраный провинциальный мистер Двое-детей-и-четыре-десятых. По закладной плати, машину мой, в гараж ее ставь. Симпатичный садик на арендованной земле у железнодорожных путей, жена с толстым приплюснутым носом развешивает белье на металлической штуке вроде карусели — знаем, видели. Может быть, он еще судит по субботам футбол в какой-нибудь говенной лиге. Да нет, не судит даже, просто стоит с флажком на линии.

Грегори понял, что чувак перестал стричь — вроде как ждет ответа. Ждет ответа? По какому, собственно, праву? Ладно, сейчас мы его.

— Брак — единственное приключение, доступное трусу.

— Вы, я вижу, помозговитей меня будете, сэр, — отозвался парикмахер тоном не сказать чтобы явно угодническим. — Я-то университетов не кончал.

Грегори опять ограничился гортанным звуком.

— Мне, конечно, судить не с руки, но сдается мне, университеты мало чему учат, кроме как презирать все подряд, что надо и что не надо. А ведь они на наши общие деньги живут. Я вот лично доволен, что мой парень отучился в техколледже. Вреда от этого ему не было. Уже хорошую деньгу зашибает.

Ну да, как же, чтобы растить своих двоих и четыре десятых, иметь стиральную машину чуть помощней, а жену — чуть менее приплюснутую. Проклятущая Англия. Все это надо будет смести поганой метлой. И первым делом такие вот заведения типа "хозяин — слуга" — жуткая косность, плоские разговорчики, классовые предрассудки и чаевые. Грегори не признавал чаевых. Одинаково унизительные для дающего и получающего, они, считал он, служат одним из устоев угоднического общества. Разлагают социальные отношения. Помимо прочего, чаевые были ему не по карману. И, наконец, какого хрена он должен давать на чай стригачу, который, --">