Филип Рот - Болезнь Портного

— Может, хоть это меня излечит.

Но все усилия, все промывания желудка были тщетны: кишки этого человека оказались зажатыми в стальной кулак оскорбленного достоинства и несбывшихся надежд. Вдобавок ко всем отцовским несчастьям, я оказался фаворитом его супруги.

А отец, как бы усложняя себе жизнь, очень любил меня. Он, как и мать, видел во мне шанс для всей семьи стать «не хуже других», добиться почета и уважения. Правда, когда я был еще маленьким, папа мерил мое светлое будущее преимущественно деньгами.

— Не будь таким дураком, как твой отец, — шутил он, пристроив меня на своих коленях. — Не женись на красивой, не женись по любви — женись на богатой.

Нет-нет, он не жаловался на судьбу и не хотел видеть меня дармоедом. Отец работал как вол — и все ради будущего, на которое не очень-то рассчитывал. Никто еще не воздал отцу сполна за его заботу — ни мама, ни я, ни даже моя любимая сестра, мужа которой папа до сих пор считает коммунистом (хотя тот сейчас является совладельцем процветающей компании по производству прохладительных напитков и имеет свой дом в Уэст-Орандж). Я уж не говорю об этой протестантской компании (или «институте», как они предпочитают себя называть) с многомиллионными капиталами, которая эксплуатировала отца на полную катушку. «Самый Благотворительный Финансовый Институт Америки» — провозгласил мой папа, когда впервые взял меня с собой на работу — крохотный квадратный закуток с письменным столом и стулом, затерянный в огромном офисе «Бостон энд Нортистерн Лайф». Да, сыну о Компании он говорил с гордостью. И на публике ни разу не отозвался о ней непочтительно, — в конце концов, Компания платила ему жалованье во времена Депрессии, выделила кабинет с табличкой, на которой под изображением ландыша — эмблемы Компании (и с большой натяжкой — папиной, ха-ха) — типографским шрифтом было выведено его имя. А по весне, когда благотворительность расцветала буйным цветом, они ежегодно оплачивали ему и маме поездку на уик-энд в Атлантик-Сити (вместе с другими страховыми агентами из штатов восточного побережья, которые перевыполнили свои ЕППС — ежегодные планы продажи страховок), где в каком-нибудь причудливом гойском отеле мои родители шарахались от портье, официантов, коридорных, не говоря уже об озадаченных постояльцах-богачах.

Кроме всего прочего, папа страстно верил в ценность того, что продавал — хотя это занятие было лишь очередным источником мук и страданий. Когда после обеда он натягивал пальто и нахлобучивал шляпу, чтобы вновь отправиться на службу — он делал это не только ради спасения собственной души, — нет! Он спасал также души тех сукиных детей, у которых истекал срок страховки, и которые, таким образом, подвергали свои семьи опасности, «в случае дождя» — «Алекс, — объяснял мне папа, у человека должен быть зонт на случай дождя. Ты не можешь оставлять жену и детей под дождем без зонта!» И хотя для меня, шестилетнего, этот аргумент был в высшей степени убедительным, — на юнцов-поляков, горячих ирландцев и неграмотных негров, населявших бедняцкие кварталы, в которых папа по поручению Самого Благотворительного Финансового Института Америки продавал страховки, — на эту публику папины речи о дождливом дне не всегда производили впечатление.

Обитатели трущоб смеялись над отцом. Они не желали его слушать. Папа стучался к ним, а из-за дверей доносилось: «Пошел вон! Никого нет дома!» Они науськивали своих собак на папин настырный еврейский зад. И несмотря на это отец ухитрялся из года в год получать от Компании столько почетных значков, пергаментных свитков и медалей, которыми отмечались его достижения по продаже страховок, что призов этих хватило на всю стену нашего коридора, заставленного картонками с пасхальной посудой и зачехленными на лето в вощеную бумагу «восточными» коврами. Раз уж папа умел выжимать кровь из камня, то почему бы и компании не вознаградить его каким-нибудь чудом? Почему бы «Президенту» «штаб-квартиры» не прознать про папины достижения, и не превратить его в один вечер из агента с годовым жалованьем в пять тысяч долларов в окружного управляющего с окладом в пятнадцать тысяч? Но отца держали на прежнем месте. Конечно, — кто же еще добьется столь впечатляющих результатов на такой нищей ниве? Кроме того, за всю историю «Бостон энд Нортистерн» в компании не было ни одного управляющего-еврея (Не Совсем Нашего Круга, Дорогая, — как говаривали они на «Дне --">