Питер Мейл - Год в Провансе

непредусмотренная словарем гласная. Таким образом, предложение взять еще хлеба — смотри страницу один любого учебника для начинающих — превращалось в одно длинное и практически неопознаваемое слово: «Encoredupanga?»

К счастью, хоть смысл высказываний хозяев и оставался для нас тайной, их приветливость и дружелюбие были очевидны без слов. Анриетта, смуглая, хорошенькая и улыбчивая, произнося каждое предложение, казалось, ставила себе задачу побить мировой рекорд скорости. Ее муж Фосген (или «Фостанг», как мы в течение нескольких недель считали) — крупный и добродушный — напротив, двигался и говорил относительно медленно. Он родился в долине, прожил в долине всю жизнь и собирался умереть в долине. Его отец, папаша Андре, живущий по соседству, уже в возрасте восьмидесяти лет застрелил своего последнего кабана и, отказавшись по причине почтенного возраста от охоты, пристрастился к велосипедным прогулкам. Дважды в неделю он катался в деревню за свежей порцией продуктов и сплетен. Все вместе они представляли собой вполне счастливую семью.

Однако наше вселение в соседний дом вызвало у них явную тревогу, и, не без труда продираясь сквозь пары marc,^[8] табачный дым и, главное, через густой туман провансальского акцента, мы наконец разобрались, в чем тут дело.

Большая часть из шести прилегавших к нашему дому акров земли отводилась под виноградники, которые вот уже много лет возделывались по традиционной системе métayage: владелец земли оплачивал удобрения и новые саженцы, а фермер-арендатор отвечал за борьбу с вредителями, сбор урожая и обрезку лозы. В конце сезона две трети выручки доставались фермеру и одна треть — владельцу земли. Если владелец менялся, договор приходилось заключать заново, и именно это и беспокоило Фосгена. Все чаще дома в Любероне покупали горожане, намеревавшиеся проводить в них только выходные или часть отпуска, и в таких случаях на отличной сельскохозяйственной земле нередко разбивались причудливые декоративные сады или цветники. Иногда — о, ужас! — виноградники вырубались даже для того, чтобы устроить на их месте теннисный корт. Подумайте только — теннисный корт! Фосген одновременно вскинул к небу брови и плечи, не в силах постичь недомыслие горожан, готовых пожертвовать драгоценной лозой ради сомнительного удовольствия гоняться по жаре за маленьким мячиком.

Он беспокоился напрасно. Нам нравился виноградник, нравилась его элегантная упорядоченность на фоне лениво развалившейся горы, нравилось то, как его цвет меняется с ярко-зеленого весной на темно-зеленый летом и желтый — осенью; нравились голубой дым, поднимающийся от костров к небу в сезон обрезки лозы, и одинокие пеньки, торчащие из голой земли зимой — все это, в отличие от теннисных кортов и ландшафтных дизайнов, было специально создано для этой земли (наш бассейн, кстати сказать, тоже казался здесь отчасти чужеродным, но его, по крайней мере, не вырыли на месте виноградника). А ведь, кроме того, было еще и вино. Свою часть прибыли мы могли получить по собственному выбору либо деньгами, либо конечным продуктом — в среднем нам причиталась примерно тысяча литров хорошего ординарного розового и красного в год. Настолько убедительно, насколько это позволял наш далекий от совершенства французский, мы объяснили Фостену, что будем просто счастливы продлить существовавший с предыдущими хозяевами договор. Фосген просиял. Теперь он окончательно убедился, что отношения у нас сложатся. Возможно, когда-нибудь мы сможем даже поговорить друг с другом.

Владелец «Ле-Симьяна» пожелал нам счастья в новом году и на мгновение, порхая, завис в дверном проеме. Мы уже вышли на узкую улочку и щурились от бьющего прямо в глаза ослепительного солнца.

— Недурно, да? — спросил он и широким хозяйским жестом облитой бархатом руки обвел деревню, развалины замка маркиза де Сада, прилепившиеся к склону, горную цепь на горизонте и чистейшее, яркое небо — так, словно все это было частью его личных владений. — Счастливы те, кто живет в Провансе!

Мы охотно с ним согласились. Если это называется у них зимой, нам вряд ли понадобятся те тяжелые пальто, меховые ботинки и толстые свитера, что мы привезли с собой из Англии. По дороге домой, радуясь теплу и вкусной пище, до отказа наполнившей наши желудки, мы рассуждали о том, когда сможем в первый раз в этом году поплавать в бассейне, и снисходительно жалели тех несчастных, которых судьба --">