Сирилл Флейшман - Встречи у метро «Сен-Поль»

Каждую пятницу по вечерам все собирались за семейным столом в доме предков на улице Карон.

Один сын, хозяин пригородного автосервиса, приезжал из своего захолустья с женой и двумя мальчуганами, другой, из Пятнадцатого округа, — вдвоем с супругой, оба медики, а незамужняя дочь со своим без пяти минут женихом — из университетского городка, с туманных берегов близ парка Монсури.

Симпельберг расспрашивал их о том, что нового во внешнем мире, и задавал неизменный вопрос:

— Когда ж вы наконец начнете жить по-человечески и переедете в нормальное место, на улицу Сент-Антуан или Тюренн?

А третье поколение Симпельбергов с улыбкой отвечало:

— Да нам и так хорошо. Сели в машину и приехали к вам. А не то автобусом или метро — всего двадцать минут дороги. Так что не беспокойтесь.

— Нам-то что! — говорил Симпельберг, глядя на жену, будто обращался только к ней. — Но статочное ли дело — жить так далеко? О детях бы подумали! Где еще в городе такой хороший воздух, как в сквере на площади Вогезов?

— На этой вашей площади Вогезов полно машин, не воздух, а отрава! — возражала невестка из Пятнадцатого округа. — Да и живут на ней нынче одни толстосумы да консьержки.

Симпельберг ударял кулаком по столу:

— Отрава? На площади Вогезов? Я что, похож на отравленного? Или на толстосума? А я, между прочим, все детство провел на площади Вогезов. В детский сад, в школу ходил на площади Вогезов!

— Что вы зациклились на своем квартале! Париж — огромный город. Радуйтесь, что мы к вам приезжаем каждую неделю. Могли бы, между прочим, жить в провинции или вообще за границей.

Симпельберг упрямо смотрел на жену:

— Ерунду какую-то несут. Разливай-ка суп, пока не остыл.

Мадам Симпельберг кивала:

— Пусть себе молодые живут, как хотят. Далеко так далеко. Что поделаешь, раз им нравится портить себе здоровье!

И со вздохом опускала половник в супницу.

Когда дети и внуки разъезжались каждый в свою глухомань, Симпельберг, выпив на ночь травяного чая, шел спать, раздумывая о суматошном деньке.

Он залезал в постель, где уже похрапывала жена, выключал лампу у изголовья, растягивался на мягком матрасе и в ту же минуту засыпал сладким сном.

Меж тем ангелы-хранители на небесах не смыкали глаз.

Те, что были приставлены к людям деятельным, героям и звездам, читали на экранах слежения: «Заурядные люди. Вмешательство не требуется».

А те, что опекали всех симпельбергов на белом свете, суетились вокруг приборов с надписью: «Внимание! Отчаянные головы — тщательно оберегать!»

Еда

Вопреки посулам организаторов вечера, никто не изъявлял желания купить книги Превермана и получить его автограф.

Все расходились сразу после его выступления. Один говорил: «Мне завтра рано вставать», другой: «Возьму почитать вашу книгу у брата» или еще что-нибудь в таком духе.

Преверман оставался один в опустевшем зале, перед заготовленными стопками альманаха идишской поэзии, который он издавал.

Только однажды подошел какой-то человек и спросил, можно ли купить один номер. Преверман был так поражен и обрадован, что подарил ему этот номер, а в кассу Литературного общества внес деньги из своего кармана. Но, едва выйдя на улицу, наткнулся на альманах, который валялся на тротуаре. Преверман вспыхнул, подобрал книжку и обнаружил, что из нее вырвано несколько страниц. А тот, кто это сделал, стирал бумажным комком снег со стекол своего автомобиля. Он заметил Превермана и имел хуцпа, наглость, приподнять шляпу и сказать:

— В кои-то веки ваш альманах пригодился для дела!

С тех пор Преверман стал на каждую встречу приносить с собой раскладной столик и под конец выступления продавать с него пластинки на идише и бутерброды с пикельфлейш.^[2]

Устроители из разных культурных обществ, которые его приглашали, бывали озадачены торговлей снедью. Пластинки — еще куда ни шло, но бутерброды! И зря, зря они пожимали плечами, потому что музыка продавалась так же плохо, как альманахи, зато бутерброды с пикельфлейш шли нарасхват. Сам Преверман освоился очень быстро: ровно в десять тридцать, закончив лекцию, он как ни в чем не бывало становился за свой раскладной столик. Люди подходили, покупали бутерброды, беседовали за едой.

Скоро он совсем отказался от пластинок с песнями на свои стихи. Нестоящее дело: купит кто-нибудь одну штуку, да и то не всякий раз. А бутербродов с пикельфлейш --">