Джойс Кэрол Оутс - Коллекционер сердец

необыкновенно прекрасное». Надо только заслужить, и оно непременно произойдет. (А если не заслужу, то и не произойдет.) И чудо это должен сотворить не Бог, а совершенно незнакомый человек, причем словно невзначай.

На сей раз синий, как небо, мяч, показался над стеной не сразу, а секунд через тридцать. И взлетел под каким-то странным углом, точно его специально старались забросить подальше от меня, моего голоса. И, однако же, появился – а мог ведь и не появиться! – моя невидимая подружка решила продолжить игру. Надежды поймать его сразу не было никакой, а потому я слепо выбежала на дорогу (частично она была покрыта асфальтом, частично – гравием, и ездили по ней мало, разве что тяжелые грузовики). Я вдруг заметила, что прямо на меня мчится грузовик с мусором, услышала противный визг тормозов, оглушительный и сердитый гудок и упала на колени, сильно разбив их, и, наверное, порвав юбку. Но тут же быстро вскочила на ноги, и щеки у меня горели от стыда – разве я не была уже достаточно взрослой девочкой для подобного поведения?

– A ну пошла вон с дороги! – раздался грубый и злой голос человека, уверенного в своей правоте. Именно так чаще всего говорили знакомые мне взрослые мужчины; людям с таким голосом не задают вопросов – им подчиняются беспрекословно; лучше не вставать у них на дороге – если уж так выйдет, надо побыстрее убраться прочь. Но я уже подхватила мячик и, дыша часто, точно собачонка, пыталась спрятать его в юбке. Я сжалась и отворачивалась, чтобы водитель не видел моего лица – мало ли что, а вдруг он знает моего отца, поймет, что это я, и вспомнит мое имя. Но грузовик уже с грохотом промчался мимо, и я о нем мгновенно забыла.

И бросилась обратно, к стене, хотя разбитые коленки саднило от боли, и я вся дрожала, как в лихорадке. Наверное, потому, что на улице стало холодно: на солнце надвинулось облако. Снова перебросила мячик через стену, широко размахнувшись, так, чтобы он взлетел высоко-высоко и моей невидимой подружке хватило времени подбежать и поймать его. Он исчез за стеной, я стояла и ждала, дыша часто и со всхлипом, и даже не смотрела на свои разбитые в кровь коленки и разорванную юбку. На солнце надвинулась уже целая гряда облаков, и по земле побежали тени, очертаниями напоминавшие хищных рыб.

Спустя некоторое время, я робко окликнула:

– Эй, ты там?

Все равно что подойти к звонящему телефону, снять трубку – а там молчание. Там никого. Но ты ждешь и робко спрашиваешь снова и снова: «Алло? Алло?» На виске мелко пульсировала жилка, глаза слезились от напряжения, лоб ломило – но это была еще не настоящая боль, лишь предупреждение о боли, о наказании, которое неминуемо должно последовать за радостью. Наверное, девочка просто ушла, потеряла интерес к игре, если то, конечно, была игра. И вдруг все это показалось мне таким презренным и глупым, стало грустно до слез, и я увидела себя со стороны. Стоит четырнадцатилетняя дура, этакий длинноногий сорняк, еще не девушка, но уже и не ребенок; стоит и задыхается, из разбитых коленок идет кровь, на ладонях ссадины, вся грязная и исцарапанная, стоит одна перед замшелой кирпичной стеной и ждет чего-то. Чего?…

Дневник и несколько учебников упали в траву, и я, подняв их, увидела, что учебник по математике весь в грязи, страницы мокрые и рваные; а любимая тетрадка на спиральке, где я аккуратно записывала, жесткие правила английской грамматики и делала разбор предложений, вымокла в какой-то вонючей гадости. Восторженные пометки на полях, сделанные учительницей красным карандашом, и отметки (все, без исключения «А», то есть «пять с плюсом», то была высшая оценка в средней школе Страйкерсвилля, и я страшно этим гордилась) размыты и еле различимы, и теперь их вполне можно принять за «С», «D» и даже «F».

Я подобрала свои тетрадки и книжки и поспешно зашагала прочь, выбросив синий, как небо, мяч из головы, но больше не чувствовала себя свободной. Жизнь уже научила меня понимать, что я не свободна в отличие от других людей, которые казались свободными. Потому что за «приятным» сюрпризом неизбежно должен последовать сюрприз «неприятный»; они так тесно связаны изначально, что их практически нельзя разделить, даже признать отдельными явлениями невозможно.

Голова гудела, однако я решила посмотреть, что находится за этой стеной. Коленки ныли и кровоточили, и тем не менее я отыскала грязную промасленную канистру, придвинула к стене и встала на нее. Канистра шаталась, руки, ноги, одежда --">