Джулиан Патрик Барнс - Восточный ветер

мимо барной стойки к туалетам. Комнатка (в сущности, чулан), где служащие оставляли пальто и сумки, находилась прямо напротив двери в мужскую уборную. Вернон вошел, отыскал сумочку Андреа, взял ее ключи и вышел, стряхивая воображаемую воду с кистей, точно восклицая: «Ну, видите, никакого проку от этой электросушки!».

Он подмигнул Андреа, дошел до «Металлоремонта», посетовал на клиентов, у которых никогда не бывает второго комплекта ключей, побродил по округе, забрал новый комплект, вернулся в «Окунек», приготовил шутку про мочевой пузырь, который якобы расшалился (не понадобилась), положил ключи Андреа обратно и заказал капучино.

Когда пошел в первый раз, моросил дождь — в такой день легче всего остаться незамеченным. Тень в плаще мелькает по асфальтовой дорожке к входной двери с вставками из матового стекла. Войдя, отпирает другую дверь, сидит на кровати, резко встает, расправляет смятое покрывало, поворачивается, видит микроволновку (не такая уж она и паршивая), сует руку под подушку, нащупывает ночную рубашку, разглядывает одежду, зацепленную за рейку для подвешивания картин, трогает платье, в котором она еще не появлялась, специально избегает фотографий на трюмо, выходит, запирает дверь. Ну, и кому от этого стало хуже?

Во второй раз он внимательно рассмотрел Деву Марию и каждый из шести снимков. Ни к чему не притронулся, стоял, скрючившись, и смотрел на фотографии в рамках. «Это, очевидно, маман», — решил он, глядя на мелкую завивку и крупные очки. А вот и маленькая Андреа, вся в белых кудряшках и с круглыми щечками. А это брат или ухажер? А вот чей-то день рождения — столько лиц, что не понять, какое важное, а какое нет. Он снова посмотрел на шести- или семилетнюю Андреа (она здесь чуть старше Мелани), и ее детский облик навсегда врезался ему в память.

В третий раз он попробовал выдвинуть верхний ящик трюмо; его заело, и маман опрокинулась. В ящике были в основном трусики, почти все знакомые. Затем он обследовал нижний ящик (секреты, как правило, хранятся именно там), но нашел лишь свитера и несколько шарфов. Зато в среднем ящике помимо рубашек было три предмета, которые он переложил на кровать в том порядке (и даже на том же расстоянии), в каком обнаружил.

Справа — медаль, в центре — фото в металлической рамке, слева — паспорт. На фото две пары девушек в плавательном бассейне (каждая на своей дорожке) обнимали друг друга за плечи (между парами — разделительный канат из поплавков).

Все четверо улыбались в объектив, и на их белых резиновых шапочках были складки. Он без труда узнал Андреа — вторая слева. На медали был изображен пловец, прыгающий в бассейн, а на обороте имелась надпись по-немецки и дата: 1986. Сколько ей тогда могло быть: восемнадцать? двадцать? Паспорт удостоверил: год рождения — 1967-й. Значит, теперь сорок. Место рождения — город Халле. Значит, она немка.

И это все. Ни дневника, ни писем, ни вибратора. Ни одного секрета. Он полюбил (нет: он думал, что полюбил) женщину, которая однажды выиграла медаль в соревнованиях по плаванию. Разве он кому-нибудь навредил, узнав об этом? Да она и не плавает больше. Теперь понятно, почему Андреа так упиралась, когда Гари и Мелани пытались затащить ее в воду. Очевидно, ей неприятны любые напоминания. А может, плескаться в море для профессионального пловца так же унизительно, как для балерины — танцевать на дискотеке.

В тот вечер Вернон заигрывал с ней больше обычного, даже дурачился, но когда она сказала ему об этом, прекратил. Потом его возбуждение прошло. Или, скажем, почти прошло. Еще с юности он усвоил, что в отношениях с девушками всегда наступает момент, когда вдруг ловишь себя на мысли: «Я вообще ничего не понимаю». С его второй девушкой, Кэрен, например: во время утренней пробежки (расслабленной, в удовольствие) она спросила: «Ну, и сколько мне еще ждать?». Намекая, что либо он ведет ее под венец, либо перестает водить за нос. В других ситуациях с другими женщинами ему случалось обронить какую-нибудь фразу, самую невинную, и в ту же секунду он оказывался припертым к стене.

Они были в постели (подол ночнушки скатан на талии Андреа в толстый рулон, уже такой привычный его животу), и Вернон едва успел взяться за дело, как вдруг она сдвинула ноги, сдавив его, как орех щипцами. «Щелкунчик», — мелькнуло у него в голове.

— Ммм, узнаю сильные ноги пловца, — пробормотал он.

Она не прореагировала, но, очевидно, услышала. Он не остановился, но чувствовал, что --">