Дмитрий Вачедин - Гусеница

имени Свен, отчего-то интересующийся его, мишиным, существованием, когда город, отряхиваясь и брызгая во все стороны, начал вылезать из-под своей ледяной корки, мама спросила мальчика, не против ли он, если она предположительно выйдет замуж. Оба тогда почувствовали себя неловко, на мишин капюшон пролилась струйка с крыши, он ответил, что не возражает.

Ненужность этого вопроса была тем очевиднее, что задан он был именно ему, умнице Мише, ничем не осложнявшему их жизни (за что его неоднократно хвалили), спокойно спавшему на коробках после того, как он вырос из детской кроватки — не было денег купить новую. Мальчик знал (но не чувствовал), что жили они плохо, бедно, грязно, что уже давно идет война с соседями, что мама несчастна, и их треугольное убежище шатко, ненадежно и ничем не защищено от вестей с внешнего мира. Миша не мог желать ни перемен, ни того, чтобы все осталось так, как прежде — собственное Я его скукожилось примерно в то время, когда ушел отец, а компьютера или крутого мобильника, заменившего бы ему личность хотя бы среди сверстников, у него не было. Свен прислал деньги и приглашение, мама купила билеты в Германию на конец мая.

Иногда мама доставала учебник немецкого языка и садила Мишу на диван — надо было читать те чуть танцующие слова, которые оживляло прикосновение ее пальца. Мальчик справлялся, запоминая произношение сочетаний букв, но не понимал ни слова из прочитанного — через десять минут мама отпускала его, и он уходил читать русскую книгу, забираясь с ногами на стол, с которого открывался лучший вид на пролетающих чаек. Стены тихонько подрагивали от трамваев, бивших по мосту молоточками, от всхлипов подвальной жижи, от ворочания червяка в тоннеле их подгнившего со стороны подъезда, похожего на переспелое яблоко, дома. Мама уходила и возвращалась с ананасом, визой, баночкой икры, шортами, билетами в филармонию — в тот последний месяц в их треугольном мире стали появляться вещи из какой-то другой, незнакомой жизни. Соседка сменила красных тигров на синих рыб, на следующий день они улетели.

В зале прибытия франкфуртского аэропорта Миша со смущенной улыбкой стоял рядом с мамой и высоким, худым, начинающим лысеть человеком в очках. Руку свою мальчик держал на серебристой багажной тележке, изображая интерес к этому чуду техники, выглядящему почти как разумное существо. Мама ни разу еще не заговорила с ним о том, как он должен вести себя со Свеном, но по ее осторожным взглядам он еще в самолете догадался, что она беспокоится за то впечатление, которое Миша окажет на ее жениха. Поэтому сейчас мальчик, внутренне сжавшись в комок, изображал какого-то малолетнего кретина, который не понимает сущности происходящих событий, интересуясь лишь этой игрушкой на колесиках — пожалуй, так было легче всем.

Миша настоял на том, что он сам, один, провезет все сумки до машины, продемонстрировав Свену свою самостоятельность, угодливость и готовность к контакту. Немец много говорил, пошутил о любви мальчика к тележке, что-то спрашивал маму — даже не зная языка можно было понять, что та от волнения с трудом подбирает слова. Скоро сумки исчезли в машине, и пришлось попрощаться со спасительной тележкой — Миша, войдя в роль, полным значительности взглядом оценил машину Свена и даже провел рукой по ее гладкой поверхности, после чего между ним и немцем состоялся короткий диалог («Нравится машина?» «Да»). Мама, запинаясь, переводила.

Какая-то Мишина часть отмечала то, что пролетало за окнами машины — ах, как чисто и аккуратно тут все распланировано (так бы он ответил Свену на вопрос, который так и не был задан). Гладкие плоскости разных цветов сменяли друг друга без дырок и разрывов — будь это желтые яичные поля, стены домов или заводские корпуса. Настоящий, непридуманный мальчик сидел в это время каменным болванчиком внутри этого восхищенного паяца. Свен повел вправо, через пять минут снова вправо, и машина въехала в преддверие какого-то парка — показались цветущие розовые кусты, и прямо в кустах кафе с уютными столиками. Выйдя из машины, они отправились именно туда, и через три минуты Миша по фотографиям в меню уже выбирал себе мороженое. Мама предлагала то, что подешевле, он согласился и сконцентрировался на лакомстве, с двух сторон облизывая ложку.

Вокруг было чудесно — настоянный на цветах воздух, теннисный шарик солнца только что перелетел через сетку одинокого длинного облака, за кустами, --">