Ханиф Курейши - Будда из пригорода

жесткие курчавые волосы до плеч. А умылся мылом «Олд Спайс».

Папа ждал у двери, руки в карманах. Он был в черной водолазке, черной куртке из искусственной кожи и серых брюках от «Маркса и Спенсера»^[4]. При виде меня он занервничал.

— Попрощайся с мамой, — сказал он.

Мама смотрела в гостиной «Стептой и сын» и понемногу отъедала ореховый крем из баночки, стоявшей перед ней на пуфике. Это был целый ритуал: она позволяла себе ложечку раз в пятнадцать минут. По этой причине взгляд её беспрестанно метался между циферблатом и экраном телевизора. Потом она вдруг теряла самообладание и жадно набрасывалась на источник мучений, за пару минут поедая весь крем.

«Неужели я не заслужила такой малости», — говорила она, оправдываясь.

При взгляде на меня лицо у неё вытянулось, как у папы.

— Не позорь нас, Карим, — сказала она, отворачиваясь к телевизору. Вырядился как Дэнни Ла Ру^[5].

— Ага, а тете Джин можно, да? — возразил я. — У неё волосы голубые.

— Женщину в возрасте голубые волосы облагораживают, — сказала мама.

Мы с папой стремглав удалились из дома. Пока мы стояли на остановке в ожидании автобуса № 227 в конце улицы, мимо прошел одноглазый учитель из моей школы и узнал меня.

— Не забудь, — сказал Циклоп, — университетская степень дает две тысячи в год, пожизненно!

— Не беспокойтесь, — сказал папа. — Он поступит в университет, о да, непременно. Он станет самым знаменитым врачом в Лондоне. Мой отец был врачом. У нас в роду все врачи.

До дома Кей было недалеко, около четырех миль, но без меня папа ни в жизнь бы туда не добрался. Я знал все улицы и все автобусные маршруты.

Папа жил в Англии с 1950 года — около двадцати лет — и пятнадцать из них он провел на южной окраине Лондона. Тем не менее, он до сих пор путался в названиях улиц, нелепый, как индеец, только что вылезший из каноэ, и задавал вопросы типа: «Дувр находится в Кенте?» По-моему, как человек, состоящий на службе у правительства Британии, как чиновник государственного учреждения, даже настолько плохо оплачиваемый чиновник низшего разряда, каковым является мой отец, он просто обязан знать такие вещи. Я обливался потом от стыда, когда он останавливал на улицах прохожих, чтобы спросить, как пройти к месту, расположенному в каких-нибудь ста ярдах от квартала, где мы прожили почти два десятилетия.

Однако вид у него при этом был до того наивный, что людям хотелось его защитить, а женщины просто таяли от его неопытности. Ими овладевало непреодолимое желание обнять его, таким он временами казался растерянным. Но, поверьте, этот образ невинного младенца был тщательно отрепетирован и продуман. В детстве, когда мы с ним сиживали в кафе «Лайонс Корнерхаус» и попивали молочный коктейль, он подсылал меня, как почтового голубка, к женщинам за другими столиками с сообщением: «Мой папа хочет подарить вам поцелуй».

Папа приучил меня флиртовать со всеми подряд, будь то девочки или мальчики, и среди добродетелей на первое место я привык ставить обаяние, а вовсе не вежливость, честность или даже порядочность. Дошло до того, что мне стали нравиться люди жестокие и порочные, если с ними было интересно. Но я был убежден, что папа не станет испытывать свои изумительные способности, чтобы переспать с другой женщиной, кроме мамы, пока женат.

Правда, теперь я начал подозревать, что миссис Ева Кей, с которой папа познакомился год назад в кружке «Пишем ради удовольствия» на втором этаже в Кингз-Хэд на улице Бромли-Хай, не прочь заключить его в объятия. Мною двигала откровенная похоть, когда я вызвался идти к Еве, а мамой стыдливость, когда она отказалась. Ева Кей была развязной, Ева Кей была бесстыжей, Ева Кей была грешницей.

По дороге я уломал отца заскочить в «Три тунца» в Бекенгеме. Я выскочил из автобуса, и ему ничего не оставалось, как последовать за мной. В кабаке было полно ребят, одетых примерно как я. Там и из моей школы парни ошивались, и из соседних. Большинство из них, неприметные и неотличимые друг от друга при свете дня, теперь вырядились в бархат и атлас ярчайших расцветок, некоторые задрапировались в пледы и портьеры. Подростки-наркоманы общались между собой при помощи кодированного языка Сида Баррета. Иметь старшего брата, который живет в Лондоне и работает модельером, музыкантом или рекламным агентом, было неоценимым преимуществом в школе. Чтобы держаться на высоте, мне приходилось штудировать «Мелодии --">