Ольга Александровна Славникова , Алексей Николаевич Варламов , Светлана Иванова , Аркадий Аркадьевич Бабченко , Ева Датнова , Дмитрий Дмитриев , Александр Мотельевич Мелихов , Алла Максимовна Марченко , Григорий Михайлович Кружков , Виталий Маркович Каплан , Нина Викторовна Горланова , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Вячеслав Иванович Букур , Андрей Витальевич Василевский , Александр Павлович Тимофеевский , Никита Львович Елисеев , Михаил Владимирович Бутов , Виктор Маркович Живов , Дмитрий Вадимович Полищук , Константин Александрович Ливанов , Мария Станиславовна Ремизова , Елена Ознобкина , Павел Михайлович Крючков , Татьяна Николеску , Игорь Сунерович Меламед , Дина Борисовна Малышева , Игорь Манцов , Валерий Анатольевич Сендеров - Новый мир, 2002 № 02

Григорий Кружков Другая планета

Кружков Григорий Михайлович родился в 1945 году в Москве. По образованию физик. Поэт, эссеист. Знаток и переводчик англоязычной поэзии. Живет в Москве.

Post dictum

Больше уже и доказывать нечем:

слово разбилось о слово,

Только остался голос твой певчий —

виолончельное соло.

Птица, зовущая из тумана,

из-за ночного болота…

Odor rosarum manet in manu

etsiam rosa submota^[1].

Утром я перво-наперво сдвину

штору с окна и увижу

Красную в мокрых гроздьях рябину,

поля осеннюю жижу.

Черного чаю с полки достану…

Что еще, как не работа?

Odor rosarum manet in manu

etsiam rosa submota.

Вот и осыпался бледный твой венчик,

бледного сердца бескровней,

Будешь звучать поминанием вечным

в мира унылой часовне.

Встречу — не вздрогну, даже не гляну,

с нимба сошла позолота.

Odor rosarum manet in manu

etsiam rosa submota.

Ветер, сломавший старые сосны

ночью у нас на поляне,

Ангелом черным времени послан,

ибо известно заране

Все, что Изольда скажет Тристану

утром в саду Камелота.

Odor rosarum manet in manu

etsiam rosa submota.

Толстые щеки пыжат пионы,

солнце встает за лесами,

В зарослях вербы свищут шпионы

зябликовыми голосами.

И, зажимая рыжую рану,

млея от смертного пота, —

Odor rosarum manet in manu

etsiam rosa submota.

Вольтер

Скажи-ка мне, Вольтер, сидящий в ступке,

Ты отвечаешь за свои поступки?

А если ты за них не отвечаешь,

То кто же отвечает, черт возьми?

Ты, может, просто-напросто скучаешь,

Когда свой вертикальный взлет включаешь,

Но неужели ты не замечаешь,

Когда с земли несется «тормозни»?

О командир летающего танка!

Какая в небе ждет тебя приманка?

Несчастная смешная обезьянка,

Скажи, куда карабкаешься ты?

Ты под луной проносишься со свистом,

Как вольный казачина в поле чистом,

И, усмехаясь этаким артистом,

На Божий мир взираешь с высоты.

И в этот час к тебе возводят взоры

Атланты, силачи и полотеры,

Банкиры, браконьеры, билетеры

И несколько скучающих джульетт.

А ты касаньем кнопки незаметной

Включаешь с ревом двигатель ракетный —

 И, пролетая над родимой Этной,

Этнографам шлешь пламенный привет!

* * *

ОНА УМЕЛА КРИЧАТЬ, КАК ВОРОНА: «КАРРР!» —

Вкладывая в это «каррр!» столько обиды на мир,

Что даже зеленый с розовым ежиком шар

Лопался, как будто в нем десять проделали дыр.

Она умела кричать, как ворона: «Каррр!» —

И спозаранку, когда я в объятиях сна

Еще посапывал мирно, будила в самый разгар

Блаженства — мерзкими криками из-за окна.

Может быть, это «каррр!» я больше всего и любил;

На эти губки смешливые — о, вундербар! —

Глядел неотрывно и радовался, как дебил,

Когда они вдруг издавали жуткое «каррр!».

Она взмахивала руками — слетались полки

Ее товарок черных на черноморский бульвар,

Как в «Принце и нищем», она стаскивала чулки —

И начинался разгул этих черных чар!

И как заведенный злой чернявкою в лес,

Но пощаженный ради молений его,

Каждый миг ожидая гибели или чудес,

Я оглядывался и не понимал ничего…

Грех глядит на меня, позевывая и грозя,

Кара вензель свой острый вычерчивает за ним,

Смерть придет — и не удостоит взглянуть в глаза,

Только вскрикнет голосом твоим хриплым, родным.

В цирке

Зацепившись ногой за трапецию,

Устремляя под облаки взгляд,

Улетает красотка в Венецию,

Возвращается к мужу назад.

Он ей белые ручки выкручивает,

Он ее заставляет висеть

Над страховочной сеткой паучьею,

Безнадежной, как всякая сеть.

Но и в этом чудовищном выкруте,

От которого сердцу темно,

Она бьется, клянется — но в игры те

Продолжает играть все равно.

Песня о несчастной королеве Анне Болейн и ее верном рыцаре Томасе Уайетте

Милый Уайетт, так бывает:

Леди голову теряет,

Рыцарь — шелковый платок.

Мчится времени поток.

А какие видны зори

С башни Генриха --">