Игорь Маркович Ефимов , Владимир Владимирович Лорченков , Алексей Плуцер-Сарно , Валерий Иванович Липневич , Максим Анисимович Кронгауз , Ольга Леонидовна Канунникова , Сергей Александрович Шаргунов , Анатолий Алексеевич Азольский , Дмитрий Васильевич Бобышев , Виктор Алексеевич Мясников , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Никита Львович Елисеев , Михаил Владимирович Бутов , Михаил Яковлевич Визель , Дмитрий Геннадьевич Шеваров , Сергей Григорьевич Боровиков , Мария Станиславовна Ремизова , Павел Михайлович Крючков , Игорь Манцов , Валерий Анатольевич Сендеров , Елена Олеговна Пудовкина , Светлана Васильевна Кекова , Григорий Александрович Корин , Василий Ковалев , Наталия Герасимова - Новый мир, 2002 № 04

Вздохов

препровожден был, проще говоря…

А мы, в парах от местного токая,

глядели, как нешуточно заря

справляется в верхах с наброском Рая.

Она хватала желтое, толкла

зеленое и делала все рдяно

любительским из кружев и стекла,

а вышло, что воздушно-океанно,

бесстыдно, артистически, дичась…

Весь небосвод — в цветных узорах, в цацках

для нас. Для только здесь и для сейчас.

В секретах — на весь свет — венецианских.

Шампейн, Иллинойс.

Май 2001.

На части

Разрывная рана, и — Нью-Йорк!

Я бывал, где дырка от нее,

раньше, хоть и не часто:

там вишенка из коктейля

скушаться мне хотела

                на счастье.

Но лишь тут удача или чудо,

что жив и вижу, как в экран

вдруг Мухаммед влетает, ниоткуда,

и — рвать на буквы город и Коран.

Смерть собственную — об другие!

Рай выкресать об Ад, о — страх…

И мыслящие черепа

                перемолоть в погибель,

в бетонную труху, в субстрат.

В стеклянную крупу, в железные лохмотья…

Откуда мне знаком руинный вид?

А — в первый тот наезд в Манхэттен,

                в миг: — Ах, вот он! —

с боков — некрополи стоячих плит

и вывернутый взгляд

                 на град

                                  с наоборотом.

Нас нет, а памятник уже стоит.

Да гордый город был.

                 В минуты сломан.

На колени, словно слон,

пал, которому вдруг ломом

в лоб влепили наповал,

                 на слом.

Банк! И метит в мозг ему мечеть.

Где ты, Супермен? В параличе…

Вот бы и мне кончаться,

где вишенка из коктейля

скушаться захотела.

                Так — в одночасье!

Здравствуй, тысячелетие

                 и несчастье!

Цвет времени

Начинается тысячелетие желтым

лучом за облаком полуседым.

Гривны, стало быть, уступают злотым,

а секунды серебряные — золотым.

Наконец-то за ускользающим Завтра

погоня закончена. Оно — сейчас:

желтое в этой застежке рюкзачной,

козырьке, куртке, разрезе глаз.

Манго-банановая Пальмира,

зеленеющая в голубизне!

Ее, раскинувшуюся на полмира,

мыслимо ли разглядеть извне

до оранжевой сердцевины,

откуда розово истекает родник…

Видимо, кровушку, как они ни цивильны,

будут пускать и при них.

Уже и при этих вот, ярколицых.

Кто она — афреянка? Он — америяп?

Невероятные — что ни случится,

выстоят, — каждый в костях не слаб.

Наше дело — помахать им ладонью:

— Вот вода и воздух — мол, садись, володей…

— Здравствуй, незнакомое, молодое

племя, похожее на людей.

Шампейн, Иллинойс.

Анатолий Азольский Диверсант

21 Береги честь смолоду. — К вопросу о правдах войны — штабной и окопной

Очень, очень нехорошие события случились с нами при переходе линии фронта! Самолет за нами не пришел, хотя и был обещан, и все потому, что задание было сдвоенным, и от Чеха, и от Костенецкого, а тот полагал, что обратную дорогу обеспечивают москвичи, те же надеялись на фронтовое наше начальство. Представленные самим себе, мы изворачивались угрями. Дороги забиты немцами, общаться с партизанами нам запретили, местного населения как такового не существовало… И все-таки мы вышли к своим и предстали перед начальником разведотдела… не нашего фронта, вот в чем еще одна беда, а Воронежского, если не изменяет память. После чего началась странная канитель.

Нас троих не то что арестовали, а расселили по разным воинским частям, везде поставив под надзор. Меня опекал капитан Локтев из оперативного отдела, изредка выпуская на прогулку во двор штаба, то есть школы, где этот штаб обосновался. «Ну, — говорил он, — иди разомни ноги под окном…» В штабную столовую меня не пускал, водил на какой-то склад, где меня считали дармоедом и нахлебником. Сокрушенно покачивая головой, Локтев сочувственно поглядывал на меня и вздыхал: «Да, дружок, влип ты основательно… Никто не позволит тебе защищать Родину, отлеживаясь в кустах!» Обкатанный приемчиками Любарки, помня наставления Чеха, я тоже сокрушенно покачивал головой и спрашивал, расстреляют ли меня --">