Дмитрий Алексеевич Данилов - Дом-музей

кабину, поправит по-хозяйски зеркала, возьмет плохо пишущую шариковую ручку, отметит что-то в путевом листе, но ручка не будет писать, и он будет долго искать какую-нибудь бумажку, чтобы расписать ручку, найдет газету, будет с остервенением чиркать по ней ручкой, газета порвется, он отбросит газету, потянется рукой за пиджаком или курткой, из пиджака или куртки что-то наверное ценное выпадет и со звоном упадет куда-то вниз, куда-то между кабиной и салоном, и шофер будет это звенящее доставать и выронит и опять достанет и положит в карман пиджака или куртки, и из кармана куртки или пиджака вытащит сложенную в несколько раз бумажку, ручка наконец запишет, шофер отметит что-то в путевом листе, ох… По-хозяйски поправит зеркала. Включит зажигание. С всхрапом воткнет первую передачу. Автобус проедет несколько метров и не остановится у ожидающей толпы, а проедет чуть дальше, и люди, составляющие крошечную толпу, всей толпой устремятся к двери автобуса, поднимая с земли и роняя и опять поднимая свои тяжелые сумки, и шофер еще что-то отметит в путевом листе, и откроет дверь, люди заполнят собой пустое пространство салона и станут пассажирами, и кондукторша с сумкой, висящей между грудью и животом, начнет протискиваться по салону, брать деньги и отдавать билеты, автобус заложит крутой вираж по площади, и поездка состоится.

Мелентьеву не нужен был автобус. Он пошел пешком по Московской улице, к Дому-музею.

Московская улица страшно заросла деревьями. Деревья росли на тротуарах, заслоняя собой сероватые четырех- и пятиэтажные дома, и еще более бурно они росли во дворах, между домами, в общем, везде, где только можно, росли деревья, это называлось «у нас очень зеленый город», «зеленые легкие города», «какой здесь воздух». Зелено-каменные джунгли. Серые куски домов сквозь заросли зеленых деревьев.

Справа сквозь деревья и железную ограду замелькал рынок. Чтобы попасть в Дом-музей, надо было пересечь рынок по диагонали — Мелентьев заранее подготовился, все узнал у знающих людей, и теперь знал, куда ему идти. Пошел через рынок. Народу мало, почти никого. Мелентьев шел вдоль рядов и не понимал, как эти ничего не делающие, неподвижно сидящие торговцы получают прибыль, ведь не покупают же. Но это только так казалось Мелентьеву, на самом деле покупали — вон сухонькая бабулька приценивается к дешевому швейному изделию из ситца, а вон там не очень богатый, наверное, мужичок хочет купить у коммерчески радушного азербайджанца левый ботинок, у меня, понимаете, левый порвался, а правый ничего, нормально, а мне куда два-то, слушай, бери пару, смотри какие, прошивка вот, смотри натуральная кожа, за четыреста брал клянусь за четыреста пятьдесят отдам, бери, ты здесь таких не найдешь, только у меня клянусь, прошивка кожа смотри ладно четыреста, а можно только левый, а? Мне левый надо, левый. Левый. Так что прибыль была.

Кончился рынок, промелькнули две неприметные улочки, тоже сильно заросшие деревьями и уставленные сероватыми домами, и вот — Дом-музей, двухэтажный, деревянно-трогательный, как и большинство домов-музеев. Наверное, еще на стадии проектирования неведомый архитектор сер. XIX в. смутно предчувствовал, что из его творения со временем получится Дом-музей, и придал ему приличествующее пасторально-сентиментально-умильное выражение.

Мелентьев остановился, отдышался. Подтянул штаны, попытался заправить рубаху, которая от долгой ходьбы образовала там, под штанами, подобие жгута, и ему даже пришлось отвернуться к глухому серому забору, расстегнуть штаны и расправить рубашечный жгут. Жительница города, проходившая мимо, высказалась в том духе, что, мол, как не стыдно, подумала, наверное, что Мелентьев собирается мочиться у забора или уже помочился, но он вовсе не собирался мочиться, а просто хотел потщательнее заправить рубаху, и заправил. И заодно, раз уж так получилось и чтобы соответствовать ожиданиям проходящей мимо жительницы, помочился. И вошел в Дом-музей.

За столом — бабулька.

— Вы на экскурсию?

К бабулькиной одежде в области груди была приколота маленькая табличка (такие иногда называют «бэйджик»). На табличке написано Катя. Казалось, более естественно и уместно смотрелось бы Екатерина, например, Игоревна или может быть Федоровна, или Екатерина с какой-нибудь фамилией, или хоть Баба (бабушка?) Катя, но — Катя. Просто. Хотя так бывает, в некоторых странах, скажем, в Сербии, людей иногда так называют — Саша, --">