Игорь Александрович Дедков , Леонид Генрихович Зорин , Григорий Михайлович Кружков , Ольга Николаевна Постникова , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Ирина Захаровна Сурат , Владимир Алексеевич Губайловский , Юрий Михайлович Каграманов , Олеся Александровна Николаева , Павел Андреевич Руднев , Дмитрий Геннадьевич Шеваров , Максим Александрович Гуреев , Павел Михайлович Крючков , Валерий Анатольевич Сендеров , Григорий Анатольевич Заславский , Наталья Андреевна Сиривля , Владимир Иванович Цивунин , Анна Василевская , Ирина Александровна Ермакова , Виктория Измайлова - Новый мир, 2003 № 03

твои, часики разобью, и стыд

жалким алмазом глянет подслеповато: вот —

рифмы, скрывательницы пороков и злых обид,

анапест — наперсник злодейств, дактиль, кривящий рот…

Сверю по Фрейду ход этих звезд, строф —

и распахнется ящик Пандоры сей…

Видишь, уже сошлись со мною делить улов

deus ex machina, психоанализ, Змей…

— О профессор, профессор, кто ты? Колдун? Шутник?

Что ты там разгадаешь за мглой, ослепленной светом, спасешься ль сам?

В сей жестокий рудник спускаясь, отыскивая тайник

в сундучке юродивом, подвешенном к небесам?

Злясь, опершись на хвост, вспомни-ка лучше вот что, думай же всякий час:

чем полнее пустыня, тем больше звезд, тем слышней «Аллилуйя» — и альт, и бас…

А тем паче — с тою встречаясь на каждом взлете, с той самой, с ней…

Говорят, что черна она, ан — вся из пристрастных глаз.

Оттого все белей мои рододендроны, все острей

океаном пахнет и олеандром. И это — раз.

Иль не боишься, строф разорвав кольцо,

распотрошив слова,

о, ничего моего: собственное лицо —

аж волоса дыбом! — увидеть?.. И это — два.

Весна

Даже постмодернист Лев Семенович призывал весну,

ждал пробуждения живности, молодой травки, птичьих щедрот,

ежился под снегопадом, носимый по ветру, ну —

вроде дозвался, а ветер дует, а снег идет…

Тогда ему приходит послание: «Дорогой Лев!

Смотри, какой у меня пронизывающий апрель и май — ледяной.

Даже июнь — и тот, колючим кустом задев,

знобит по ночам, пугает красной луной.

Метафорой одичанья бредит, эллипсисом: „Я — домой!“

Пиррихии и спондеи сбивают шаги,

намекая на зыбкость существованья, на ломовой

язык, перевозящий такую тяжесть туда, где уже — ни зги…

А ведь было когда-то принято, чтоб воздух — горел, дрожал,

чтоб земля в цветущих одеждах, беспечальная, налегке…

Чтоб конь белейший под гору так прытко бежал, бежал,

и всадник его легонько пришпоривал — плеточка у него в руке!..

И если он говорил: „Весна!“, то — так решено.

И если он говорил: „Жизнь!“, то сразу — любовь: остра.

И если уж он говорил: „Смерть!“, то сразу она, но —

как бы прекрасная отроковица, потерянная сестра».

Знаешь ли ты

Знаешь ли ты язык обстоятельств, на котором с тобой говорит Бог?

Понимаешь ли речь случайностей, намеки обмолвок, порванный сон лукавый?

Читаешь ли трогательную историю дня, вслушиваешься ли в диалог

неба и персти, левой руки и правой?

Знаешь ли, о чем красноречиво свидетельствует внезапная немота?

Отчаянно жестикулирует паралич воли? —

Свобода в обмороке, иссякли нюхательные соли

ее, выдохся нашатырь… Так читай с листа

смиренные эти буквы — черные дождевые капли.

…Вот я и читаю эти голые ветки, этих нищих птиц.

Эту хронику поденной вековой барщины, судьбы самовластной барство…

И все чаще вспоминаю Саула: отец его посылал искать пропавших ослиц,

он так их и не нашел, но в пути повстречал пророка и обрел Царство.

Ослицы, впрочем, сами потом нашлись.

И пропадали — не зря. Они вернулись домой.

Отец был счастлив. Земля была разогрета.

Саул был призван на гору и помазан в царя.

И все вокруг ликовало, Бога благодаря!

Но он обратил себе на погибель призванье это.

Песнопения

I

Господи! Я напоминаю чуму,

ураган аравийский, тьму

Египетскую, фараонову лесть,

а ведь так говорила — петь Господу моему буду, пока я есть!

Я с ладоней Твоих глотала Твой виноград,

мне казалось — сплошь зарифмован Твой вертоград

и Твоя запятая всего горячей, остра…

И едва ли не Сам Ты — в летящем шелке до пят

прямо здесь стоишь — у самого моего костра!

…На меня поднимался самый мятежный полк,

и служил у меня на посылках матерый волк,

вечеряло небо со мной за одним столом…

До сих пор шелестит этот вкрадчивый легкий шелк,

уходящий в лепет: лепет, переходящий в псалом.

Безымянный — чернел под моею ногой провал,

бессловесный, одетый в железо, полк бунтовал,

осажденный город падал, смертельно пьян, —

пока Ты не взял меня в руки, словно кимвал,

не ударил, словно в --">