Александр Исаевич Солженицын , Дмитрий Львович Быков , Людмила Евгеньевна Улицкая , Ольга Леонидовна Канунникова , Ольга Андреевна Кучкина , Олег Николаевич Ермаков , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Алла Николаевна Латынина , Андрей Витальевич Василевский , Евгений Александрович Шкловский , Владимир Алексеевич Губайловский , Юрий Евгеньевич Ряшенцев , Павел Андреевич Руднев , Татьяна Александровна Касаткина , Анатолий Иванович Кобенков , Павел Михайлович Крючков , Игорь Манцов , Валерий Анатольевич Сендеров , Сергей Мирославович Маркедонов - Новый мир, 2004 № 02

Юрий Ряшенцев Кленовая паутина

Ряшенцев Юрий Евгеньевич родился в 1931 году. Окончил Московский педагогический институт. Лауреат Государственной премии имени Булата Окуджавы 2002 года.

* * *

Сад раздался и вырос. За садом сопит Сиваш.

Как похож на папирус твой пресный местный лаваш.

Вытри след от томата, печальный наш тамада.

Радость не виновата, что тезка ее — беда.

Их обеих любовью мы кличем в краю маслин,

где звездой голубою щебенку метет павлин.

Как попал он в Тавриду, чьим промыслом сыт он — но

не почуять обиду во вскриках его грешно.

Радость звали любовью. И так же зовут беду…

В тот подвал бы — гурьбою! Да я его не найду.

А подвальчик — что надо: не пластик и не металл —

вольный дух винограда столешницу пропитал,

и янтарное древо и гладко, и тяжело,

все — для духа и чрева, во благо и не во зло.

Радость не виновата. И розовый тамариск

не исчез, как когда-то с кастильской земли мориск.

Он, как дух Авиценны, целебен, печален, сух…

С крыш татарских антенны воруют чужих марух:

мексиканских, бразильских — держа в пылевом плену

желтых ветров восточных западную волну.

Радость не виновата, что тезка ее — беда…

Возвратись хоть когда-то, когда-нибудь, никогда…

* * *

Небо пятницы этой — арбузная алая мякоть.

Чуть подсохшая слякоть

                                  запомнила след.

Час бесед.

Время каркать воронам

и уткам на озере крякать.

Ствол коринфской сосны чуть шуршит золотой шелухой.

Запах хвои сухой

                                  с четверга настоялся.

Стало ясно:

юность где-то отстала,

а старость советчик плохой.

Потому что резоны — как путы тягучей резины

иль как хляби трясины

                                  для вольной судьбы.

Эх, кабы

сосны помнили то же,

что помнят родные осины.

Звезды пятницы этой — как нищенские медяки.

Разве мы бедняки,

                                  чтобы их дожидаться?

Может статься,

этот час до заката —

успех наш всему вопреки.

Над озерною рябью вечерние призраки лодок.

Жеребец-первогодок

                                  рванул наутек.

Наш итог —

это горькое счастье,

что нету потерь без находок.

* * *

Почему бы не выпить стопаря

и немедля не добавить по сто?

Я не помню такого сентября.

И никто его не помнит. Никто.

Это эллинскую суть обнажил

край, где ссорятся хохол и кацап

так, что в тутовом саду старожил

оскудел умом и верой ослаб.

Что же это за эпоха у нас:

даже вёдро, полагают, к войне.

Ибо разве хуже Крым, чем Кавказ?

А Кавказ-то нынче нам — лишь во сне…

Я не сливы, не айву, не хурму

потерял с тобой, имперский распад.

Я, кого хотел обнять, обниму

после скрежета могильных лопат,

после наших обоюдных кончин,

если есть и впрямь тот свет, Высший Суд,

и у Господа не будет причин

разлучать нас так, как сделали тут…

Хамовники накануне миллениума

Поглядишь — никого из наших.

Эта бешеная метла

в переулках графских да княжьих

ох и здорово подмела!

Хорошо, что не всех — в могилу:

ведь метла же, а не коса.

Вольный рэкет увлек Данилу.

К ваххабитам ушел Муса.

Ванька вспомнил, что он обрезан.

Додик вспомнил, что — дворянин.

Разобрались по интересам,

и выходит, что я один.

Ох и тошно от фанаберий,

разодравших дворовый мир.

Но остался от двух империй

этот желтый, как мед, ампир,

этот образ здравого смысла,

сохранивший кривой карниз,

под которым вода повисла,

обуздавшая тягу вниз

и сияющим сталактитом

собирающая в ночи

отблеск звезд над вселенским бытом,

пьяных медленных фар лучи,

вспышки сварки над новым домом,

если домом назвать могу

эту свару стекла с бетоном

на заснеженном берегу.

В этих желтой и белой красках

нахожу я такой покой!..

В