Владимир Лазоревич Краковский - Какая у вас улыбка!

самому не очень хочется нравиться. Становишься скучным и нудным.

Вот такую я нашел причину для своих неудач. Может быть, была какая-нибудь другая, более важная, и эту я придумал только для того, чтобы спасти свое самолюбие, чтоб убедить себя, что все зависело от моей собственной инициативы: влюбись я в них — и стал бы неотразимым, и они влюбились бы в меня. Может быть, причина в другом, и я просто неудачник в любви, не нравлюсь девушкам и никогда нравиться им не сумею, не знаю. Но скорее всего дело все же в том, что я сам равнодушен. Если не любишь по-настоящему, не получается ничего хорошего ни в работе, ни с девушками. Правда, может не получаться и если любишь, но это уже совсем другое дело. Не стоит о нем и говорить, настолько оно другое.

Бабушка встретила меня на пороге. «Стасик разбился! — закричала она. — Боже мой, как он мечтал снова стать цирковым гимнастом!» «Как разбился?»— спросил я, чувствуя, что моя кожа леденеет и вместе с тем мне становится жарко. «Он сломал себе то ли позвоночник, то ли проломил череп! — прокричала бабушка и заплакала. — Никто не знает точно, что случилось, — сказала она сквозь слезы, — но меня это все равно потрясло».

«Он умер?» — закричал я. «Бог с тобой! — испуганно сказала бабушка. — Он лежит в первой городской больнице. За некоторыми его вещами приходила медсестра».

Я бросился в первую городскую больницу. Мне было так жалко Стасика, что я, наверное, заплакал бы, если б не бежал так быстро. Меня не хотели впускать. «Уже поздно, — сказали. — Приемные часы уже кончились». Но я соврал, что я брат, и меня провели в палату.

На белой подушке лежала забинтованная Стасикина голова — целый рулон. На другом конце кровати, поверх зеленого одеяла, лежал еще один рулон, из него выглядывал розовый палец. Все это были отдельные вещи — нога, голова… Стасика, который выжимал во дворе гири, уже не существовало. Он разбился.

«Ничего, — сказал я. — Я сначала думал, что ты разбился вдребезги, и бежал всю дорогу. Слышишь, как тяжело я дышу? — Стасик открыл глаза и улыбнулся. — А теперь я вижу, что ничего страшного. — сказал я. — У каждого гимнаста, наверное, бывают такие штуки. Просто у вас опасная профессия. Ты еще поправишься, и у тебя будет афиша с портретом, который я сделал…».

Стасик снова улыбнулся. «В моем возрасте уже плохо сращиваются кости, — сказал он. — Надо было ломать их раньше. А теперь все».

Он грустно покачал головой на подушке, и я понял, что свое будущее он знает лучше меня и нет

смысла его обманывать, и мне стало еще жальче Стасика и обидно, что он пропустил время ломать кости, а теперь уже поздно. Он все еще качал головой в бинтах и грустно улыбался, и я подумал, что он, пожалуй, не так уж глуп, как иногда казалось раньше, во всяком случае, он стал умнее, сломав свои кости.

«Я придумал: ты сможешь стать тренером, — сказал я. — Мне известны подобные случаи. Когда-то я занимался боксом — ты, наверное, помнишь то время, и, может быть, я тебе уже рассказывал: у меня был тренер, еще совсем молодой, но он сломал какую-то косточку в запястье и поэтому не мог наносить боковые удары и сошел с ринга, но тренер он был замечательный, да что я говорю «был!», он и сейчас замечательный тренер; он тренировал Жорку, может, ты помнишь, у меня был такой приятель, он теперь мастер спорта, недавно его показывали по телевидению и, когда он выходил на ринг, объявили не только его фамилию, но и фамилию тренера».

«Это верно, — произнес Стасик. — Тренером я еще, пожалуй, смогу быть».

«Тебе нужно есть как можно больше различных солей кальция, — сказал я. — Например, мел. Он очень способствует укреплению костей».

Когда я вернулся домой и открыл дверь, то остановился, оглушенный. На меня обрушился страшный визг и вой. Я вбежал, ожидая новых несчастий. Такой уж выпал день.

Посреди гостиной стоял папа и держал в руках включенную электрическую дрель. «Вот, — сказал он радостно и выдернул штепсель из розетки. Наступила жуткая тишина. — Купил. Теперь, понимаешь, я столько дырок наделаю в этой квартире. И наконец вобью гвоздь для бра».

«Как тебе не стыдно этим заниматься? — закричал я. — Ты знаешь, что со Стасиком?»

«Я был у него в больнице еще утром, — ответил папа, снова включая дрель. — Я посоветовал ему есть мел».

И просверлил дырку в стене.

12

Фотография была ужасной. «Я здесь совсем не похож на себя», — сказал я парню. Он промолчал. Стоял и ждал, когда я --">