Василий Васильевич Розанов , Захар Прилепин , Максимилиан Александрович Волошин , Уильям Шекспир , Денис Александрович Гуцко , Сергей Павлович Бобров , Юрий Борисович Орлицкий , Марина Алимхановна Краснова , Вадим Геннадиевич Месяц , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Алла Николаевна Латынина , Дмитрий Владимирович Бавильский , Андрей Витальевич Василевский , Евгений Александрович Шкловский , Юрий Евгеньевич Ряшенцев , Михаил Владимирович Бутов , Лиля Панн , Павел Михайлович Крючков , Михаил Юрьевич Эдельштейн , Станислав Александрович Минаков , Екатерина Викторовна Сальникова , Елена Евгеньевна Гродская , Наталия Леонидовна Румянцева - Новый мир, 2009 № 08

свою. Он стремился задобрить гнев этого страшного бога своими предательскими словами.

А потом всю жизнь пытался откупиться от стыда душевным самоистязанием, отказом себе в праве на радость, сознанием того, что даже и простая улыбка — едва ли не преступление, а уж беззаботный смех — и вовсе кощунство.

Все полное собрание сочинений Гаршина без труда поместится в один том — но о нем помнят, его читают, и место его — среди классиков. Ведь он едва ли не первый, кто начал писать о себе, о своих душевных муках, обнажая их до предела, предвосхитив этим литературу двадцатого века, в которой чаще всего героем является авторское „эго”. „Я всегда описывал собственную персону, — признавался Гаршин, — суя ее в разные звания, — от художника до публичной женщины”.

Но если внимательно вчитываться в гаршинские рассказы и в саму жизнь его, то можно увидеть, что как бы ни был искренен человек, говорящий о себе, до какого бы предела ни обнажал он себя перед читателем, — он всегда стремится спрятаться в этой кажущейся искренности от себя самого”.

 

“„Волга” — журнал отнюдь не местного значения…” — “Гипертекст”, Уфа, 2009, № 11.

На вопрос о “самиздате современного образца” (и разграничении официальной издательской продукции от изданного за свой счет) отвечает сотрудница редакции “Волги” Анна Сафронова: “<…> Лучше всего было бы оставить понятие „самиздат” в исторической неприкосновенности. <…> На самом деле ваш вопрос, как мы думаем, ориентирован на большее, чем терминологические разборки. Вопрос государственной поддержки жизненно важен. В том числе и в особенности — российским толстым литературным журналам. Наше существование, наш авторитет для читателей, наша популярность — это уникально, этого нет ни в одной стране. Конечно, все это можно (и легко) разрушить хотя бы фактом неподдержки. Исчезновение „Журнального зала” (magazines.russ.ru) в Сети можно было бы считать первой приметой культурной катастрофы”.

 

Валерий Дымшиц. Третий юбилей. — “Народ Книги в мире книг”, Еврейское книжное обозрение, Санкт-Петербург, 2009, № 79.

О “тихом” 150-летнем юбилее Шолом-Алейхема (против прошлого 100-летнего, в 1959-м). “Есть несколько моделей еврейской общности. Столетие Шолом-Алейхема русские (советские) евреи встречали, переставая быть религиозной и языковой общностью, но оставаясь общностью культурной. Именно поэтому шеститомник, изданный в 1959 — 1961 годах, манифестировал и наличие такой общности, и новую попытку в условиях „оттепели” сформулировать заново еврейскую культуру на русском языке. Так сказать, сменив языковую оболочку, транслировать содержательное ядро. Прошло пятьдесят лет, и теперь отчетливо видно (во многом благодаря Шолом-Алейхему), что русские евреи прекращают (если уже не прекратили) свое существование как культурная общность.

В ходу все больше американская модель, когда евреи представляют собой и воспринимаются окружающими как конфессиональное сообщество, имеющее свое политическое представительство, но не как языковая и культурная группа. Языковой общностью мы перестали быть давно, а сейчас перестаем быть и культурной”.

 

Виталий Каплан. Неверие как предмет веры. — “Фома”, 2009, № 5.

“Так вот, если мы называем верой убеждение, которое невозможно строго доказать, то атеисты действительно верят. Но если верой мы считаем нечто большее, если включаем в нее сложный комплекс проявлений психики (а тем более духовную жизнь), то „вера” атеистов — никакая не вера. Называть это верой — все равно что думать, будто слово „любовь” одинаково подходит для выражения своих чувств и к жене, и к Родине, и к пиву „Балтика”.

Но вот еще что важно: атеисты ведь не „ходячие арифмометры”, а живые люди. Поэтому свои сухие теоретические представления они невольно насыщают эмоциями. Даже когда пытаются рассуждать абсолютно беспристрастно — не получается. Все равно влияют страхи, надежды, обиды, подозрения, чувство юмора, мечты. Поэтому, когда атеист говорит „я не верю в Бога”, за его словами стоят не только „ума холодные наблюдения”. Тут не только отсутствие религиозной веры, но и определенное эмоциональное отношение к предмету своего неверия. Презрение, страх, жалость к темным и отсталым верующим... Особый оттенок вносит смутно (а иногда и ясно) осознаваемая невозможность доказать отсутствие Бога. Как жаль, правда? Будь это возможным --">