Шелкопряды языка

Кекова Светлана Васильевна родилась на Сахалине. По образованию филолог. Автор нескольких поэтических книг. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Живет в Саратове.

*     *

 *

Случайно в шесть утра проснуться в день базарный

и вспомнить о цветах, плодах и овощах...

Но свет войдет в окно, как ангел лучезарный,

оставит легкий след на мыслях и вещах.

У заводи сидит рыбак с тончайшей леской,

он ждет, как ждет больной, движения воды,

а бабочка лежит за белой занавеской,

как мертвая жена у Синей Бороды.

Хозяин за окном окучивает грядки

под еле слышный звон лиловых бубенцов,

а на сырой земле в священном беспорядке

лежат, закрыв глаза, младенцы огурцов.

 

 

*     *

 *

А. Д.

Любовь не слаще меда и вина.

Но речь твоя уже растворена

в каком-нибудь Жасмине Полякове

или в простом Листе Лесовикове,

в крови и лимфе их течет она.

Вот куст сирени — бабочек альков,

еда для пчел, приют для мотыльков,

и если мы листву не потревожим,

то куст сирени будет брачным ложем

для тех, кто отлюбил — и был таков.

Нам нужно не забыть между делами:

мы тоже бабочки с прекрасными крылами,

за нами вслед встают — неясные пока —

поэты — шелкопряды языка...

*     *

 *

Ю. К.

Птицы, словно поэты-эстрадники,

нам о чем-то кричат с высоты.

Золотые шары в палисаднике

ярче, чем остальные цветы.

Остается от камешка плоского

дробный след на осенней воде.

Говорили про Сашу Сопровского

мы с тобою подробно. Но где

это было — не помню, не ведаю…

Был костер поминальный зажжен

под большим Орионом, под Вегою,

под искрящимся звездным ковшом.

Робкой девочкой, мальчиком мнительным

мы, наверное, были тогда —

и потоком лилась ослепительным

нам в ладони живая вода.

Спал покрытый олифой ли, лаком ли

крест, растущий из черной земли.

Мы молчали. Молчали и плакали,

а над нами созвездия шли.

 

Три детских считалки

1

Вышел месяц из тумана,

раз-два-три-четыре-пять,

вынул ножик из кармана

и пошел меня искать.

Но под детскую считалку

он нашел пиджак дрянной,

спицы, сломанную прялку,

календарь перекидной,

кисти, масляную краску,

прохудившуюся шаль,

инвалидную коляску

и отцовскую медаль.

Месяц, стой, скажи на милость, —

в дряни, рвани, в тишине

неужели сохранилась

чья-то память обо мне?

Где, скажи, первопричина

взрослых бед и детских слез?

Что же ножик перочинный

надо мною ты занес?

Мне, конечно, не ответил

детских страхов поводырь,

но прозрачен стал и светел,

словно жизни прах и пыль.

2

Аты-баты, шли солдаты, как лихие времена,

я привыкла путать даты, числа, сроки, имена.

Расправляет аксельбанты цезарь зелени — июль,

в травах блещут бриллианты от лихого свиста пуль.

Время выпито из плошки, жизнь сквозь пальцы утекла.

Ворон топчет на дорожке крошки битого стекла.

Прогоняет тетя Валя эту птицу со двора

под невнятный шепот Даля и солдатский крик “ура!”.

Дядя Вася точит лясы, отдает солдатам честь,

копит на зиму запасы — что ему Благая Весть?

С самогонным аппаратом, непонятным, как квазар,

говорит он: “Шли солдаты, аты-баты, на базар”...

3

Мы вязали полынные веники

и полы аккуратно мели,

а какие-то эники-беники

копошились в словесной пыли.

Если в старости к детству прислушаться,

то на жизнь потеряешь права:

всею тяжестью время обрушится

в непонятные эти слова.

Что ж, слова — не монеты, не ценники,

а хранилище вздохов и слез.

Что за “эники” ели вареники,

если “беники” делали “клец”?

Выручала волшебная палочка

тех, кому невозможно помочь,

и дурацкая эта считалочка

про матроса, ушедшего в ночь.

 

*     *

 *

Есть два дерева — лавр и секвойя,

чья листва зелена и суха.

Есть три времени — время покоя,

время памяти, время греха.

Ветви ивы висят, словно --">