Олег Эсгатович Хафизов , Олег Ильич Дарк , Алексей Зензинов , Евгений Васильевич Клюев , Ирина Николаевна Полянская , Майя Александровна Кучерская , Инна Львовна Лиснянская , Марина Яковлевна Бородицкая , Владимир Забалуев , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Алла Николаевна Латынина , Андрей Витальевич Василевский , Владимир Алексеевич Губайловский , Евгений Борисович Рейн , Лиля Панн , Елена Невзглядова , Инга Анатольевна Кузнецова , Олег Мраморнов , Павел Михайлович Крючков , Евгений Анатольевич Ермолин , Игорь Манцов , Валерий Анатольевич Сендеров , Александр Николаевич Климов-Южин , Игорь Федорович Шарыгин , Михаил Копелиович , Александр Соколянский , Михаил Юрьевич Харитонов (Константин Анатольевич Крылов) - Новый мир, 2004 № 10

ходишь, маешься, мыча,

ломая кайф, как сейф, и связкой слов бренча,

тяжелой, легкой, бесполезной.

Леонид Тимофеев. Дневник военных лет. Публикация О. Л. Тимофеевой. — “Знамя”, 2004, № 7.

Леонид Иванович Тимофеев (1904 — 1984) — ученый-филолог, известный литературовед, автор многих книг по истории и теории литературы, профессор, чьи лекции и неформальное общение со студентами и аспирантами и сейчас помнят его ученики. Фрагменты этого чрезвычайно интересного документа уже публиковались в “Знамени” (2002, № 6; 2003, № 11). Сегодня предлагаются записи из дневника Л. И. Тимофеева, относящиеся к 1944 году. В минувшем году в серии “Научная библиотека МГУ — Собрание фонодокументов имени В. Д. Дувакина” вышла книга, в которой опубликованы беседы Дувакина с Л. И. Тимофеевым и Г. Н. Поспеловым.

“ 1944 год. Январь 6-е. С разных сторон подтверждают, что население освобожденных областей относится к нам враждебно. В Донбассе все с нежностью вспоминают об итальянцах, оставивших после себя многочисленное потомство. Говорят, что захвачен ген. Власов и доставлен в Москву <…> Говорят, что хотят организовать Комитет по делам литературы с департаментом лирики и отделением сюжетов <…>

Март 2-е. Опять уже два дня стоит сильная оттепель. Ночью шел сильный дождь. Наши войска подошли к могиле Пушкина. Вчера туда уехали Благой и Гудзий.

„Правда” устроила потрясающий мордобой Чуковскому: он пошляк и шарлатан и т. п. Этот принцип — или ручку пожалуйте, или в морду — очень однообразен…

Август 14. <...> Быт стабилизировался, ход войны ясен, так что писать о многом уже нет смысла. Да и в чем вообще смысл? Немцам можно быть благодарными за то, что они сделали жизнь ясной до конца, т. е. показали, что человеческая жизнь ничего не стоит и что героиня этой пьесы — смерть. После „лагерей смерти” в Майданеке, где в камере стояло вплотную 250 обнаженных людей, удушаемых газом, а немец смотрел на них через глазок, — малосущественно, как и каким образом я буду жить и кого облагодетельствует моя деятельность. <…> …Некуда уйти: вера в бога — интеллектуальное убежище для кретинов. Вера в культуру и прогресс, но они-то и довели до всего этого. Вера в себя — миллионы таких же гибли в самых жестоких страданиях. Не остается ничего, кроме цинизма, фатализма, пустой инерции жизни. Кто найдется, чтобы сказать о новых моральных ценностях после этой войны. Она убила людей внутренне. <…>

Октябрь. <…> В Москве идет регистрация всех частных пишущих машинок, дабы чего-нибудь не вышло <…> Война унесла меньше моих знакомых, чем 37-й год. Очевидно, меня окружали не столько боеспособные, сколько тюремноспособные люди…”

Аркадий Штыпель. Звонкая подруга. — “Арион”, 2004, № 2.

“Вот общеизвестное свидетельство мемуариста.

„— Осип Эмильевич, почему такая странная, нищая рифма: ’обуян — Франсуа’? Почему не сделать ’Антуан’, и все будет в порядке, и ничего не меняется?

— Меняется! Меняется! Боже… у него не только нет разума, у него нет и слуха! ’Антуан — обуян’! Чушь! Осел на ухо наступил!

В самом деле, думаю я теперь, может быть, он слышал так, как не слышим мы, смертные, ему в данном случае важна была не школьная точность рифмы, а открытый, ничем не замкнутый звук в конце строфы — Франсуа”.

Возможно, С. И. Липкин прав и этот открытый звук в конце строфы был для Мандельштама ценен сам по себе. И все же недаром разгневанный (пусть и не так уж и всерьез разгневанный) Осип Эмильевич, обрушиваясь на своего юного оппонента, сперва поминает разум, а уж потом слух. Думаю, дело в том, что в 1931 году Мандельштам давно уже не рифмовал слова . Для него соотносились в качестве вариантов не Франсуа и Антуан, но парикмахер Франсуа и — парикмахер Антуан . В 1931 году даже таким молодым людям, каким был тогда Семен Липкин, еще помнилось, что под дореволюционными, а впоследствии нэповскими вывесками Жанов, Пьеров и Антуанов щелкали ножницами свои родимые Иваны, Петры и Антоны. Поэтому парикмахер Антуан в контексте времени был бы каким-то персонажем Ильфа и Петрова. То ли дело Франсуа — француз, черт, эдакий Фигаро… Ну да!

Как будто в корень голову шампунем

Мне вымыл парикмахер Франсуа…

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти „Женитьбу Фигаро”…

Мандельштамовские строчки всем своим звуком перекликаются, --">