Владимир Фёдорович Топорков - Наследство

раздался, заматерел Егор, налит, как лесной кряж, цепкой силой.

– Надо бы ещё посидеть, да времечко, – Егор поглядел на часы, – начальство небось разыскивает. Меня Безукладов приглашает… – И торопливо добавил: – Тут уж прости, о тебе не спросил. Как жизнь катится?

– Жизнь бежит, – Бобров протянул руку, хотел с Егором попрощаться, но тот вдруг предложил: – Слушай, Женя, а может, пойдёшь ко мне агрономом, а? На родину?

Знал Евгений Иванович – в Осиновом Кусту бессменно лет тридцать, ещё со времён МТС, агрономом работает Николай Спиридонович Белов, фронтовой закваски мужик, трудяга, «безответный» честнейший человек, работе отдающий всё время. Было у него прозвище интересное – Озяб Иванович, наверное, за то, что Белов постоянно потирал руки, точно у него коченели пальцы. О нём и спросил у Егора.

– На пенсию собрался наш Озяб Иванович! За шестьдесят перевалило. Да, если откровенно, он колхозу уже помеха. Знаешь, как говорят про старый чемодан? Нести тяжело, а выбросить жалко. А теперь от него самого инициатива исходит насчёт пенсии, так пусть идёт…

Прихохатывания эти, видать, у Егора стали привычкой. Вот и сейчас хохотнул, довольный, на Боброва посмотрел весело, с вызовом:

– Мы с тобой такие дела завернём – диву все даваться будут. Как, пойдёшь?

Такой разговор для Боброва был неожиданным. Но Егор в пиджак его пальцами вцепился, затряс:

– Ты подожди ответ давать, подумай, а? Всё равно на родину ездишь. Мне рассказывали – прошлой весной был. Я даже обиделся: можно сказать, старый друг, а не заехал, не попроведал. Нехорошо получается.

– Посчитал нескромным – время-то было горячее, весна на дворе. Да и сам торопился – всего на один день вырвался…

– Ну, что, договорились? Буду ждать, – сказал Егор и помахал рукой.

Бобров ехал в Осиновый Куст в конце марта. Утром, когда садился в автобус, ещё по темноте, чувствовал – морозец щипал по-зимнему и поднявшийся перед рассветом ветерок был едким, как махорочный дым, до противного кашля. В черноте неба дрожали стылые звёзды, сыпался шуршащий иней с прохваченных насквозь холодом деревьев. Но в дороге, когда солнце размахнуло сиреневый сумрак, тепло пропитало оконное стекло и заполнило автобус, разморило до дремоты.

Евгений Иванович сидел с закрытыми глазами, солнечные лучи ощущал как ласковое прикосновение. Он ехал и думал о своём родном селе, на душе было радостно от того, что вот теперь направляется в Осиновый Куст не на побывку, не в краткосрочный отпуск, а на постоянное жительство, скорее всего, навсегда. Два дня назад он звонил Дунаеву, сообщил, что наконец-то получил расчёт и теперь казак вольный. И если Егор Васильевич не возражает, а их зимний разговор продолжал иметь силу, он готов через два дня приехать.

Показалось, что Дунаев такому разговору обрадовался – долго с довольным хохотком восторгался решимостью Боброва и потом спросил, не надо ли прислать машину, чтобы забрать вещи. Но услышав, что это не требуется – у Боброва, как у солдата, всё в одном чемодане, и, как говорят, голому собраться – только подпоясаться, – удовлетворённо пророкотал в трубку:

– Ну, до скорого свидания!

Конец разговора ножевой раной отозвался в сердце, лишний раз напомнил о холостяцком быте Евгения Ивановича. Но сейчас это, наверное, даже очень удобно – никто не покушался на свободу его решения переехать на родину, и Бобров собирал чемодан даже с каким-то вдохновением. Его радовала предстоящая встреча с Осиновым Кустом, где прошли его детство и юность, где каждый бугорок напоминал о дорогом времени. Это настроение жило в Евгении Ивановиче все последние дни.

И сегодня в автобусе, едва прикрыв глаза, ощутимо представил родной бугор перед Осиновым Кустом, пронизанный всеми ветрами, исполосованный шуршащими змейками позёмок, а потом и само село встало перед глазами, открылось из-за косогора сначала порыжевшими куполами старых запущенных церквей, деревьями, высвеченными мартовским солнцем, потом – домиками, что, как снегири на первом снегу, сгрудились на широкой равнине, веселя душу краснотой своих крыш.

Село было старинным, со своими традициями, точно долголетие добавило стариковской основательности, мудрого жизненного опыта. Евгению рассказывала мать, знаток сельской истории, что первое поселение, по преданию, на этой земле появилось при Алексее Михайловиче Тишайшем. Он распорядился построить вдоль раздольной реки засечную черту с --">