Джун Зингер - Секс пополудни

— Хорошо, — сказала она с облегчением. — Я не хотела бы, чтобы его беспокоили. Сегодня у него слишком важный день. Не надо его беспокоить.

— Вы не хотите беспокоить вашего доктора? Поверьте мне, он сам бы хотел, чтобы его вызвали, и он, конечно, не рассердится, я вам обещаю.

— Нет, не доктора! Хэтчифа! — Она дернулась в волнении.

«Она не понимает, надо, чтобы она поняла».

— Не надо беспокоить Хэтчифа! Он рассердится! И он проклянет меня! Он бросится на кровать и будет горько плакать. А потом проклянет меня навечно. Он скажет: «Катарина Эрнтшоу, пусть твоя душа никогда не найдет покоя, пока я жив. Потому что ты — моя душа, а я не могу жить без своей души».

— Нет, дорогая, никто вас проклинать не будет. Закройте глаза и постарайтесь немного отдохнуть, ладно? — Сестра вздохнула и погладила ее по руке.

Она послушно закрыла глаза — их было трудно держать открытыми. Трудно было даже говорить…

Она услышала, как мужской голос спрашивал у сестры:

— Она сказала вам имя своего врача?

«Нет! Нет! Я не могу никому об этом сказать! Это секрет!»

— Боюсь, что нет, доктор. Она бредит. Она говорит, что какой-то Хэтчиф на нее очень рассердится, что он ее проклянет, что он бросится на кровать и скажет: «Катарина Эрнтшоу, я проклинаю тебя навечно». Но разве ее так зовут, доктор Хейл?

— Едва ли. — Голос был сухим и в то же время печальным. — Хэтчиф и Катарина Эрнтшоу — это герои романа о трагической любви, мисс Петерс.

— Но, доктор, значит, она думает, что она — Кэти?

— Да… Но это не необычно в ее положении, когда теряется чувство реальности.

— Ах, доктор, сможем ли мы!.. — Слова застряли в горле девушки.

— Может быть… Если мы найдем ее врача. Если мы вовремя сможем выяснить, с чего, черт возьми, все это у нее началось… Проклятье! Я не могу поверить, что доставленная сюда в таком положении чертовски богатая женщина не имеет доктора или его никто не знает. Может ли такое быть?

И тут она услышала, как другой человек, тоже врач, сказал:

— Наконец-то нашли ее мужа.

«Ах, нет, не надо его беспокоить сегодня! Нельзя!»

Она хотела закричать, но голос не слушался ее.

— Он позвонил из машины и сказал, что едет.

— А врача-то удалось найти? — Это опять был доктор Хейл. — Кто-нибудь объяснил ему, что нам нужны ее медицинские данные и что это крайне важно?

— Я не знаю. Я с ним не говорил. Но я думаю, что ему объяснили ситуацию.

— Да, ему нужно было бы быть здесь уже давно, и тогда бы мы…

— Давно? Ладно. Остается только молиться, что это будет сделано до того, как эта женщина впадет в кому, из которой ей уже не выйти. Положение невыносимое. Здесь, в одной из лучших больниц мира, жена одного из четырехсот — между жизнью и смертью, а мы вынуждены работать в потемках, без истории болезни. Невероятно!

«Ах, нет, доктор, совсем не невероятно! Секреты сопровождали меня всю мою жизнь!»

Но теперь все это неважно. Все ее секреты высвечены жестоким светом дня. Вызовут ли его гнев все эти секреты и ложь или сегодня он переживет беспокойство за все дни? Сегодня, когда его мечты уже почти осуществились…

Наступило напряженное молчание. Она с усилием открыла глаза и увидела, что все смотрят на нее. Сама она переводила взгляд с одного лица на другое, и все они выражали разные чувства. Печаль. Отчаяние. Жалость. Даже злость. Вот это лицо, исполненное гнева, конечно, принадлежит доктору Хейлу.

Веки сомкнулись. Невозможно было выносить такое напряжение чувств.

— Как это печально: она такая красивая! — сказала сестра Петерс, словно бы уже оплакивая ее.

И перед тем как она снова ушла в беспамятство, она услышала тихий голос другого врача:

— Да, это впервые. Среди моих пациентов еще не было жены миллиардера.

— Он правда миллиардер? — спросила сестра.

— Если не совсем, то почти. — Это опять подал голос второй врач.

А доктор Хейл сказал хрипло:

— Дело в том, что я совсем не уверен, чтобы ее могли спасти даже его миллиарды…

Когда она снова открыла глаза, то сразу же определила, где находится. Вспомнив все, вновь ощутила холодный страх. Сколько прошло времени? Валентинов день еще не кончился? ОН не приходил? Или уже ушел разочарованный? Или пришел и ушел, холодно вычеркнув свою потерю, как положено хорошему бизнесмену, каким он и был?

Она вспомнила, как он говорил:

— Если ясно, что дело гиблое, то не надо валять дурака, чтобы --">