Юрий Михайлович Герт - Грустная история со счастливым концом

и тамбур, как поезд тронулся.

Только потом, когда Таня доставила малыша к бабушке, выяснилось, что на нем нет одной туфельки. Вероятно, в суматохе она расстегнулась, упала и осталась на перроне. Но до туфельки ли тут было?..

«Варяг» завывал, как сирена корабля, терпящего бедствие в открытом море; в купе битком набились его знакомые и просто сочувствующие; бабка, со сна бледная, перепуганная, безмолвно сносила все упреки и трясущейся рукой пыталась затолкнуть внуку в рот ложку с малиновым джемом.

И тут, как обычно в подобных ситуациях, все принялись вспоминать ужасные случаи, когда с детьми происходили разные кошмарные несчастья; все принялись рассуждать — а вдруг бы ребенок отстал от поезда или, того хуже, попал под колеса!.. При этом все так шумели, что голос малыша потерялся в общем гаме, а Тане снова и снова пришлось повторять, как она ела мороженое, да, «Ленинградское», две порции, и увидела мальчишку, и что произошло потом, и ей было даже смешно — все смотрели на нее так, будто она совершила подвиг, старушка тоже охала, ахала, но при этом нет-нет да и посматривала туда, где полагалось быть белой туфельке: как будто Таня была виновата, что не заметила, как слетела эта злополучная туфелька!..

И когда Таня повторила в пятый или шестой раз свою историю, ей пришло в голову — то ли чтоб как-то оправдаться перед старушкой, то ли просто потому, что ну невозможно же, согласитесь, твердить столько раз одно и то же слово в слово — ей пришло в голову прибавить, что невдалеке уже сигналил паровоз, и тут-то она и сняла мальчика с рельсов. Эта маленькая подробность произвела такое впечатление, словно все только и ждали, чтобы появился паровоз, и заранее знали, что он непременно появится, и даже обрадовались, что вот, наконец, он появился. А бабка после этого и думать забыла про туфельку — кто-то принес пузырек с кардиомином и отсчитал ей двадцать пять капель. Таня же забралась к себе на полку, повернулась к стенке и прикусила палец, чтобы не расхохотаться.

Но потом она даже пожалела, что так все обошлось, уж слишком благополучно, что ей не довелось и вправду избавить мальчугана от какой-нибудь жуткой опасности... Тут ей представилось, как это могло бы произойти: кишит народом перрон, все бегут, мечутся, посадка, никому нет дела до мальчика, который слез с платформы и прыгает на одной ножке по шпалам. И тут откуда ни возьмись паровоз. Таня бросается вперед, хватает малыша, прямо из облака пара, и под всеобщий вопль ужаса и восторга выскакивает на платформу. На рельсе остается только белая детская туфелька, и на нее надвигаются огромные черные колеса...

Что потом?.. Потом про Таню пишут в газете... Кто-то из очевидцев, или сама бабка (это куда трогательней!) выводит буквы дрожащей рукой, корявым старческим почерком... Непременно — корявым и старческим: «Дорогая редакция! Пишет вам бабушка того самого мальчика, которого спасла от верной гибели ученица школы № 13 Ларионова Татьяна...» Потом...

Вырвав листок из тетрадки, которую мама положила в ее чемодан (тетрадку с конвертом не забыла, а ленточку забыла!), Таня сочиняет письмо. Забавно вообразить, как это случилось бы на самом деле, недаром Таня уже два года занимается в драмкружке... Кляксы — в начале и в конце — придают письму такую убедительность, что самой Тане становится боязно за девочку, которая вырвала из-под колес глупого малыша. И белая туфелька... Маленькая туфелька с пуговкой... На нее накатывает свирепая, рыгающая паром громада... Таня так явственно видит перед собой чту маленькую белую туфельку, что адрес на конверте она надписывает уже сквозь слезы.

И вот письмо готово, заклеено. Письмо, которое никуда не пойдет... Внизу все давно разбрелись, и старушка потчует своего буйного внука консервированным компотом, а Таня только добралась до самого главного: газета со статьей и портретом — в школе... Голубая ленточка... Выразительные и слегка загадочные глаза... Как у Жанны Прохоренко или у Одри Хепборн... Почти... «Как, это Ларионова?.. Наша Танька?.. Та самая? Да, да, та самая! Та самая, которая хлопает ушами на физике, ненавидит химию, и тянет весь класс вниз, и тянет всю школу вниз, и тянет еще что-то вниз, и пререкается, и задирается, и просыпает первые уроки, и бегает на последние сеансы... Но теперь... О, теперь!.. «Молодец, Таня! — слышит она отовсюду.— Мы кое в чем ошибались, прости нас!..» Но и это еще не самое главное, нет! Главное — это когда она задерживается в школе по --">