Борис Петрович Екимов , Георгий Михайлович Циплаков , Игорь Михайлович Булкаты , Владимир Семенович Маканин , протоиерей Михаил Викторович Ардов , Григорий Соломонович Померанц , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Юрий Михайлович Кублановский , Татьяна Николаевна Полетаева , Владимир Алексеевич Губайловский , Евгений Борисович Рейн , Кирилл Николаевич Анкудинов , Бахыт Шкуруллаевич Кенжеев , Никита Львович Елисеев , Татьяна Васильевна Чередниченко , Павел Михайлович Крючков , Евгений Анатольевич Ермолин , Анна Фрумкина , Григорий Анатольевич Заславский , Наталья Андреевна Сиривля , Василий Костырко , Михаил Юрьевич Эдельштейн - Новый мир, 2002 № 05

Евгений Рейн Прицел

Рейн Евгений Борисович родился в Ленинграде в 1935 году. Окончил там Технологический институт. Знал Анну Ахматову; Иосиф Бродский считал Рейна своим наставником. Автор нескольких книг лирики; эссеист. Живет в Москве. Лауреат Государственной премии России. Постоянный автор «Нового мира».

* * *

Голые ветки орешника перед моим окном,

и земля уже схвачена первым снежком.

Шапку надвинь на брови, руки в карманах согрей,

если зима наступает, то хорошо бы скорей.

Пусть поскорее стемнеет и станет простор светлей,

пусть ветер и снег смешаются где-то среди полей.

Пусть фонарь по дороге перечеркнет метель,

пусть она ходит кругами, как праздничная карусель.

Звезды на низком небе зазубрены и легки.

Достань из карманов теплые, тяжелые кулаки.

Подкинь их вверх и подумай, что дожил ты до зимы,

и все, что вокруг темнеет, белеет, на память себе возьми.

И свет жилья человечий, и легкий узор под ним…

Когда все это минует, ты будешь совсем другим.

* * *

Первый снег — нелепая погода,

точно позабытая тропа,

по которой топала пехота,

а не городская шантрапа.

Он еще сгустится и растает,

ибо так положено вовек,

потому-то ничего не знает

снегом занесенный человек.

Тот, кто видел все четыре части, —

видел все и ко всему привык,

потому-то снежное ненастье

падает ему за воротник.

Не уйти, не убежать от снега,

потому что этот снег — судьба,

может быть, прибавить слово «эго»…

«Эго-снег» — час Страшного суда.

Первое декабря

Подслеповатая, дурная

Угомонилась ночь Москвы,

И я один под утро знаю,

Что примешал к своей крови,

Что это был игорный случай,

Подсказка дьявольского дна,

И больше, как себя ни мучай,

Мне не покажется она.

Под Этной закипала лава,

Масон стирал запретный знак,

По мановенью автоклава

Катился в пропасть «кадиллак».

Мне назначалось в долю к бритве —

Почти что лезвию «жиллетт» —

Ошибку срезать в темном титре,

Пожрать себя, как самоед.

Свести Денницу и Мессию

Хотя б словечком показным

И наглой шуткой под ракию

Подвинуть толковище им.

Быть может, вонью самогона

Здесь отыгрался «хеппи энд»,

И примиренные знамена

Склонились и сдались в момент.

И на всезнающем экране

Дирк Богарт и Сарданапал,

К ведру припавшие заране,

Пустили петуха в финал.

Но я, усталый до склероза,

Не различал подземный гул

И жадной смеси купороса

Слезою детской не сглотнул.

Я горько спал, не понимая,

Что через девять тысяч дней,

Другого случая не зная,

Мы справим этот юбилей.

* * *

В темноте новогодья

под обильный снежок,

натянувши поводья,

запад прет на восток.

Под чужим зодиаком

все смешалось в горсти.

Город воском закапал.

Подходи — отпусти.

Не бывает начала,

далеко до конца.

Пусть паролем звучала

оговорка Творца.

Подведенные брови,

перекрашенный рот,

след запекшейся крови

меж долгот и широт,

долгий путь намечает

нам сегодня межу.

То, что он замечает,

никому не скажу.

Это правда обмана

или тайна зимы,

но сейчас еще рано

от сумы и тюрьмы

зарекаться под снегом,

биться лбом у ворот

вместе с вихрем и веком,

забежавшим вперед.

* * *

Сражение сизых и алых

небес на исходе зимы.

И мы, словно трубки запалов,

открыты и поднесены.

Кентавры мои, полукони,

война зажигает шнуры,

на зимнем пустом полигоне

смердит от ее кожуры.

Но перистым сомкнутым строем

уж мы ничего не простим.

О алые, что же мы стоим?

О сизые, что мы стоим?

Сейчас пробежит, огневея,

начальное это тепло,

и первый раскроется веер,

где город, река и стекло,

запалы, поля, полукони,

то кругом, то снова в