Фэй Уэлдон - Жизненная сила

Бека.

— Я не слышала. Прими соболезнования.

— Ты могла бы повесить ее во время проведения следующей выставки, — заметил Лесли. — Ну, что скажешь?

На этот раз я разглядывала картину не для того, чтобы выявить ее плюсы, минусы или что-нибудь помимо сюжета. На картине был изображен интерьер спальни Лесли и Аниты Бек, который я хорошо запомнила с тех пор, как Анита куда-то уезжала. Куда именно? Скорее всего навестить детей или заболевших родителей. Один эпизод весьма беспорядочной семейной жизни, какая бывает у других людей, но какой у меня никогда не было и, пожалуй, уже не будет. У меня есть кошки, и это вполне меня устраивает.

— Невыносимая трагедия, — произнес Лесли. — И надо же было этому случиться, когда талант Аниты наконец-то раскрылся!

— О да, — отозвалась я.

— Я бы оценил ее в шесть-семь тысяч, — сообщил он.

К нам приближалась Афра, избавив меня от необходимости восклицать: «Ты шутишь?» Афра прихрамывала.

— А, привет! — благосклонно поздоровался Лесли Бек тем тоном, каким мужчины обычно приветствуют Афру.

Афре двадцать четыре года, у нее копна пышных темно-каштановых курчавых волос, энергичными завитками падающих на лоб и беспорядочной массой — на узкие и сутуловатые плечи. Ее нос слишком велик, рот — маловат, юбки чересчур короткие, запасы энергии неиссякаемы, но на такие мелочи никто не обращает внимания и меньше всех — сама Афра. Сегодня она вырядилась в обтягивающие брюки в черно-белую полоску — продольную, а не поперечную. Хотя время от времени я умоляла ее одеваться поскромнее, чтобы не соперничать с картинами на стенах, она не соглашалась. Афра наклонилась, чтобы потереть сильно ушибленный палец ноги, легко сложилась пополам в талии, и Лесли Бек заметил это. В другом возрасте, в другое время и в другом месте он бы присвистнул.

— Неплохая картина, — сказала Афра. Она окончила вечерние курсы при школе изящных искусств и считала своим долгом высказывать мнение обо всем, хоть я и просила ее помалкивать. Но сказать по правде, независимо от моих пожеланий картины, которые нравились Афре, покупали первыми.

— Ее написала моя жена, — объяснил Лесли Бек. — Это наша спальня. Начать рисовать ей предложил я. Ей нужно было чем-нибудь заняться. Вы же понимаете, что это значит для женщины. Не подбодри я ее, она бы ни за что не отважилась.

— Несомненно, ей нравится ваша спальня, — заметила Афра и, прихрамывая и пританцовывая, пошла прочь — как я надеялась, разбирать почту.

А потом из хранилища вышла Барбара, и Лесли Бек произнес «А, привет!» тоном повесы средних лет, но уж никак не престарелого вдовца. Видимо, из двух моих помощниц более молодая Афра была менее доступной, чем Барбара, и Лесли Бек сразу вычислил это. Барбара имела диплом специалиста в области изящных искусств, мужа-библиотекаря и маленького ребенка, а также беспомощный, растерянный взгляд, свойственный молодым матерям, которые недавно приобрели этот статус. Она была не слишком красива, не так уж молода и, казалось, ждала, что кто-нибудь объяснит ей, как устроен мир, и тем самым осчастливит ее.

— Привет, — вежливо и чинно отозвалась Барбара и прошла мимо.

— А ты умеешь выбирать подчиненных, — заметил Лесли Бек, и я снова перевела взгляд на картину. Те же сливочные шторы, то же белое покрывало из хлопка на кровати — впрочем, дорогие, добротные вещи изнашиваются не скоро. Обои в полоску. Помнится, прежде они были в цветочек: по крайней мере хоть что-то изменилось. Я никогда не забуду удовольствие, которое Лесли Бек доставил мне прямо на белом покрывале, поскольку нам не хватило времени разобрать постель, помню, как я позавидовала мягкости подушек Аниты Бек, но воспоминания были расплывчатыми, словно чья-то чужая душа вселилась в тело женщины, с радостью и готовностью раздвигавшей ноги на чужой постели, пока Лесли Бек доставлял и получал ни с чем не сравнимое удовольствие, доставлять и получать которое он считал своим законным правом.

В общем, картина была не в моем вкусе, как и ее создательница — женщина, которая вытеснила Джослин и сама стала предметом жалоб Лесли Бека — на ее заурядную внешность, беспомощность, медлительность, вечную хандру — словом, на все те качества, которых, как надеялась, я сама лишена. По краям изображение было размытым, а посредине — отчетливым, как на фотографии. Я уже представляла, как на открытии выставки кто-нибудь скажет: «Вы только посмотрите! Этот гребень как настоящий: так и тянет взять --">