Тимур Касимович Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

табаком-насом сладким уморяющим?

И мы знаем! знаем! знаем! и один исход!..

И никто не избежит! никто! хоть бы один остался из человеков на дороге, но все все все уходят в последнем стаде!..

И всех ждет кара. И никто не останется…

Господи зачем всех караешь?.. не оставляешь?..

…Поэт!.. Там где уходит Бог, там хозяйка — Смерть…

…Да Господь мой, но я ухожу от Тебя в волны последние в волны нежные пенные в текучие в бегучие водяные саваны мусульманские…

И ухожу от Тебя Господь мой к Смерти-хозяйке вод поддонных, ибо Ты повелитель пастырь живых, а она Пастух усопших…

…И вот я ухожу в реку Кафирнихан мою родную.

И вот нынешней ночью я бежал из онкологической больницы из корпуса склепа № 10, где лежат больные «cancer gastrici».

Cancer gastrici — это воспоминанье о забытых жгучих предках.

Cancer gastrici — это месть предков.

Тысячу лет мои предки по отцу Джамалу-Диловару таджики ели пловы манту бешбармаки со знойными индийскими афганскими перцами и ныне их кишки черева заживо изъеденные истраченные брюшные нутренности погибельно горят вопят кончаются во мне… Айя!..

Тысячу лет мои предки по матери Анастасии русичи неумеренно яро ели огненные блины и новгородские каленые рассольники и лесную певучую дремучую дичь и красную рыбу белых рек и пили сонные яды медовух самогонов ягодных необъятных настоек и они съели и истратили кишки черева грядущие мои!.. Оле!.. Ей ей!..

И их кишки теперь бунтуют ворожат горят во мне, и мои предки съели сладко сонно дремно бедные неповинные кишки черева мои…

Да! и поселилось в кишках моих в желудке моем тлеющем, как забытый костер в ночном сонном лесу дождливом бредовом, и поселилось в кишках моих внутренностях черевах Древо алчных неутоленных предков моих…

И вот сие генеалогическое Древо колышется плещется разрастается во чреве моем как змеиная ядовитая водоросль на дне морском и убивает нутро мое невинное…

И я убежал ночью из корпуса № 10 мавзолея склепа живых вместе с яростным разрывным Древом этим во чреве моем…

И я решил уйти в реку и утопить напоить засушливое вековое саксаульное Древо это…

И бежал этой тайной ночью из больницы в махровом клейменом больничном последнем халате.

И я бежал к реке родной моей!..

…Помоги река! Потопи река! Напои река навека!..

Ай боль ай мука велика свята, егда в тебе цветут да пить хотят необузданные оголтелые предков дерева! да!..

Но!..

…Но ты еще жив поэт мой но ты еще на брегу живых но ты еще мой а не в волнах смерти…

Но ты еще здесь поэт мой и печально мне, что вера твоя только до брега этого до волн этих алчущих слепых рыщущих языкастых…

Но печально мне что вера твоя уйдет утонет с тобой в волнах сих смертных могильных, а не прострется вера твоя за волны эти…

Но печально мне что вера твоя мала и она как волна бегучая уходящая мирающая рассыпающаяся в реке…

Но печально мне что вера твоя до гроба а не за гробом…

И кочевал ты по земле человеков а теперь будешь кочевать в гробу по землям усопших а они превышают землю живых!

И земля отцов твоих не примет безбожный гроб твой и будешь летать в гробу до успокоенья своего, как птица без гнезда…

И печально мне поэт мой, ибо слеп слеп народ у которого поэты пророки слепы!..

Ибо поэт пророк — око народа и оно в пелене смертной паутине тяжкой… в затмении мглистом неисходном неизреченном…

Ибо поэт — язык народа и он отравлен дурным вином и словами лжи, как заскорблыми струпьями язвами гноистыми объят разверстыми…

…Да Отец мой и у савана и у реки последней и у брега смерти не выросла вера моя…

Но но но но но но

Ой!..

Но там на берегу Кафирнихана среди приречных прибрежных нагих камней валунов пустынных стоял хладный первокуст алычи цветущей жемчужной…

Куст белой хладной парчи куст живых ковровых исфаганских атласных перламутровых узорчатых цветов.

Но там стоял куст алычи цветущий одинокий тихий хладный алавастровый.

Но там стоял куст алычи цветущий и пчелы первые сонные слепые вялые реяли у него и брали от цветов…

И алычовые пчелы шалые бродили по кусту жемчужному хладному…

И куст был бел атласен как саван мусульманский…

И облит цветами как молока струями коровы обильной хиссарской.

И тогда поэт Тимур-Тимофей обнял куст как младшего брата.

И восплакал.

И задрожал и куст внял ответил ему и --">