Дэвид Генри Стерри - Цыпочка

герой-любовник, а просто жалкий неудачник, предавший эту чудесную девушку.

— Да, бросаю. А теперь я хочу, чтобы ты ушел, — твердо повторила Кристи.

Все было кончено. В моих ушах зазвенел чей-то смех, и я попытался выключить звуки в моей голове. У меня получилось, и меня окутала тишина.

— Ну и ладно.

Это были последние слова, которые я сказал Кристи.

Когда я покинул ее дом, во мне что-то перевернулось. У меня больше не было Кристи. Я соскочил с крючка жестокой цыплячьей индустрии, так что у меня больше не было и 3-Д. У меня никого не было.

Арестуйте меня. Убейте меня. Мне уже ничего не нужно.

Но, конечно же, я был ужасно голоден. Так что я пошел и снова купил именинный торт, мороженое и молоко, притащил все это домой и запихал в свой многострадальный желудок.

Приблизительно через неделю у меня жутко разболелись горло и живот от поедания тортов и мороженого в течение стольких месяцев. У меня начались галлюцинации. Мне казалось, что меня сжигают живьем, и мой сосед по квартире заставил меня пойти к врачу.

Врач сказал, что у меня во рту появилась трещина. Я не знал, что это такое, я только понял, что мой рот треснул, но в ближайшее время смерть мне не грозит. Врач посоветовал мне полоскать горло кипяченой водой с разведенной в ней таблеткой какого-то антибиотика. Или проспринцевать. То есть засунуть резиновую грушу глубоко в глотку, а потом сплюнуть воду. И так шесть раз в день.

Я больше никогда не видел Санни. Он не приходил искать меня, а я не искал его. Я никогда не видел никого из тех, кто тусовался у него на квартире. Но это не казалось мне чем-то необычным — люди приходят и уходят в этом мире слишком быстро.

Я видел Кристи каждую неделю на уроке экзистенциализма, но больше никогда с ней не разговаривал.

Но тогда, после того как Кристи снова запихнула меня в мусорный бак, я вдруг увидел, как мои глаза засветились каким-то светом. Странный светом, которого я никогда раньше не замечал. Поначалу я не мог точно сказать, не ошибаюсь ли, потому что, когда бы я ни взглянул в зеркало, я не мог посмотреть сам себе в глаза. А потом мою голову пронзала боль, словно кто-то пытался просверлить дырку в моем мозгу, и меня начинало тошнить.

А потом я засыпал.

* * *

Когда мой отец заподозрил свою жену и мою мать в том, что она испытывает женский оргазм со своей новой подругой, он не смог сказать: «Я люблю тебя и не хочу терять. Не могла бы ты подсказать, как мне довести тебя до оргазма? Давай поговорим об этом и что-нибудь придумаем».

А моя мать не смогла сказать: «Я люблю тебя и не хочу терять, не можешь ли ты помочь мне познать наслаждение? Давай поговорим об этом и что-нибудь придумаем».

Так что мой отец думал о разводе, а моя мать занималась сексом со своей новой партнершей.

Однажды мать сказала мне, что если бы когда-нибудь, хотя бы раз, мой отец пришел к ней и попросил: «Не уходи, пожалуйста, я люблю тебя», она бы осталась.

Но он не попросил.

* * *

На следующий день я позвонил своей веселой, умной и симпатичной американской подружке Пенни. Она была моей девушкой, когда мы учились в школе. Я попросил ее приехать жить со мной, когда закончится учебный год, и на мое счастье она согласилась. И внезапно я перестал чувствовать себя несчастным, я снова мог поедать каждый день ставшие привычными торты и мороженое.

В мае ко мне переехала Пенни. Я не рассказывал ей о цыплячьем периоде своей жизни, о высоком мужчине в рубашке «Секси» и о том, что он сделал с моей задницей. Я хранил свой секрет десять лет, а когда наконец я рассказал все кое-кому, она вышла за меня замуж.

Мы с Пенни переехали в Орегон. Мы любили друг друга под звездами и упивались солнечным светом над океаном. У нее были свои скелеты в шкафу, но она любила меня. Мы помогали друг другу лечить душевные раны.

Мы переехали к моей матери и ее новой любви. Они не слишком этому радовались, но, дай Бог им счастья, они приняли меня. И продолжали принимать даже после того, как я случайно поджег им кресло, случайно заблевал стену в доме и случайно понаделал кучу других мелких трусливых пакостей.

На следующий год я пошел в колледж. И там было общежитие, где я и поселился.

Когда мне исполнилось тридцать пять, по совету своего психоаналитика я отправил родителям по письму, в которых описал все, что произошло со мной в те дни.

— Это одна из тех дурацких историй, которые ты сочиняешь? — спросил мой отец.

— Нет, — --">