Федор Михайлович Полканов - Рабочая гипотеза.

«гранд-идею», но очень часто такие разговоры приводят к маленьким усовершенствованиям.

Шаровский появляется через два часа – в неурочное время.

– То, что вы предлагаете, – дешевый прием. В науке недостойно пускаться на подобные хитрости. Однако хочу посоветовать: если при семистах рентгенах наркоз окажется эффективным, можно повысить дозу хотя бы до семисот пятидесяти. Интересно проследить, где проходит верхняя граница защитного действия.

Но Елизавета отрицательно качает головой:

– Семьсот пятьдесят рентгенов мы пробовать не будем.

И снова расширяет глаза и шевелит плечами Шаровский.

– Удивляюсь: зачем же вы спрашиваете, если все делаете по-своему… И потом: утром – одно, сейчас – другое…

Но Котова, оказывается, что-то придумала.

– У артиллеристов существует термин – двухделенная вилка. Они посылают снаряд и смотрят: перелет или недолет. Следующий снаряд посылают ближе или дальше – берут цель в вилку. А потом делят вилку пополам и снова стреляют. И так до тех пор, пока не попадут. Так же и мы поступим. Вилка у нас уже есть, семьсот и тысяча рентгенов. Если семьсот даст защиту, а тысяча нет, мы «выстрелим» восемьюстами пятьюдесятью. Правильно я рассуждаю?

– Правильно.

Леонид искренне удивлен: вот и улучшеньице, а откуда взялось? Из несерьезного, казалось бы, спора да из утилизированного Елизаветой его же собственного фронтового рассказика!

А назавтра Котова снова будет донимать Шаровского очередной мелочью:

– А как вы думаете, Иван Иванович…

Так изо дня в день. Но разговоры о мелочах, вечные насмешки и подзуживания Елизаветы – все это не меняет мнения, сложившегося у Леонида о Шаровском задолго до поступления сюда, в академию: Иван Иванович – большой ученый. И никакого несоответствия тут нет. Море не станет лужей от того, что его назовут лужей. Шаровский – это Шаровский! Шутка ли, создатель научной школы, коллектива со своими особенностями, традициями, чертами характера и даже причудами!

Двенадцать тридцать – обеденный перерыв. Перекусили, и коридор наполняется научной братией. В воздухе гул голосов, прогуливаются парочками, стоят у окон, курят, порою сплетничают, но чаще спорят – в целом это зовется здесь «птичьим базаром».

У окна, в центре коридора, стоят Шнейдер и Брагин – кандидаты наук. Фигура Шнейдера, маленького, тощего, с огромной лысеющей головой на тонюсенькой шейке, олицетворяет ярость, Брагин – скептическая гримаса, скепсис во взгляде – склонился к Шнейдеру вопросительным знаком. Они столь постоянно, изо дня в день стоят здесь, что уже давно всем остальным представляются как единый скульптурный монумент, настолько привычный, что без него и перерыв не был бы перерывом. Шнейдер ораторствует, бешено тряся головой: добропорядочная наука имеет свой метод, объект, свою обобщающую теорию. Отсюда: радиобиология не наука. Допустим, у нас есть объект, что сомнительно, наскребли мы кое-какие методы. Но теория? Незаконнорожденный отпрыск биологии и физики, зачатый на развалинах Хиросимы, общей теории вчистую лишен.

Брагин театральным жестом опускает руку Шнейдеру на плечо, произносит бархатным баритоном, с качаловскими интонациями в голосе:

– Полегче… Не забывай, что никто не знает, как пахнут когти у марсианских змей… Быть может, гипотезы, твоя или моя – гадкие утята, которым суждено стать прекрасными лебедями.

Нет общей теории – простор для гипотез. Каждый, разумеется, прочит в теории именно свою гипотезу, а разговор этот – гимнастика для умов. Брагин с легкостью бросает его, ухватывая Громова за лацкан халата, и начинает изливать ему душу:

– То, чего я не понимаю, не существует – эта аксиома неоидиотизма не Шнейдером изобретена. Наш с вами уважаемый шеф – вот кто мог бы взять на нее авторское свидетельство! Не верите? Попробуйте предложить ему какую-либо тему. Как бы интересна она ни была, он не поймет – сделает вид, что не понял. Инициатива не от него исходит!

– Ну, не совсем так! – возражает Громов. – Нам приходилось предлагать много деталей…

– Детали, да, – пожалуйста! Однако в целом… Очень уж у нас здесь сужены горизонты! Как на благоустроенном пляже: досюда плавай, а дальше – ни-ни… Вы еще убедитесь, у вас еще все впереди!

Леониду не хочется верить в предсказания Брагина, но и Елизавета, готовая выцарапать глаза, если Ивана Ивановича критикует кто-либо из посторонних, Брагина поддерживает:

– Не гляди, Леня, что у нашего Витеньки вид не --">