Олег Николаевич Ермаков - Иван-чай-сутра

тоже озадаченно взглянул на него, поправил бейсболку. «Что-то… случилось?» — спросил он. Голос его, как обычно в нестандартных ситуациях, прозвучал сипло. Уайт еще мгновенье безмолвствовал и не двигался, слышен был только мягкий рокот мотора и какое-то шипение. Но вот лицо его начало медленно розоветь и прямо на глазах покрываться обильной испариной. Он оглянулся на Кира. Его тонкие нервные губы тронула улыбка. «Нет, все в порядке», — проговорил он, переключил скорость, надавил на педаль, и «Понтиак» тронулся.

Видно было, что Уайту неприятно это маленькое происшествие. И чтобы восстановить прежнюю легкую атмосферу, он спросил о Хаксли, не тот ли это Хаксли, вернее Гексли, который был соратником Дарвина?

— Нет! — воскликнул Кир, воодушевляясь. — Не тот. Этот был большим темнилой, шулером, написал библию торчков «Двери восприятия», нагородил кучу всего про вселенский разум, который, мол, скрывает от нас всю правду, вставив нам в мозг заслонку. А если взять отмычку и ковырнуть — дверца и откроется. И эта отмычка: ЛСД, психические грибы, кактус с мескалином и прочая дрянь.

— Он был внуком, между прочим, Гексли, — заметила Маня, — и вообще человеком с научным складом ума.

Кир рассмеялся, кивая на Маню, в подтверждение своих слов.

— Да-да, конечно, великий человек, столп всех Радуг, идол торчков, Моисей-освободитель, блин! Только у меня вопрос. Если это так здорово и прогрессивно, ну, расширять сознание кактусом, почему же торчки-индейцы до прихода белого человека не смогли придумать ни плуга, ни элементарного колеса даже? Как это вселенский разум не вразумил их в открытые двери? Что ж это за прозрение и просветление! Инки своих паханов таскали в носилках по длинным дорогам через Анды, надрывались, а вселенский разум молчал. Не надо им было тайн всяких магических, космических откровений. А надо было обыкновенное колесо. Дурацкое колесо на палочке! Как у пятилетнего ребенка. У них солнце было каменное, в узорах, а колеса не было. Пирамиды, трубки, куртки из человечьей кожи для обрядов, инкрустированные черепа, а завалящего колеса не было.

— Зато календарь майя самый точный в мире! — с досадой выпалила Маня. — И ноль они придумали раньше всех.

Кир засмеялся, хлопнул себя по коленкам.

— Вот-вот! Ноль, но не колесо. А ведь они так похожи! Ну, что ж их не пробило? Не торкнуло? Да и библию кто написал, если уж на то пошло?

— Шинкари, — ответила Маня.

— Нет, трезвые евреи.

— Тебя не поймешь, Кир, — проговорила Маня, — полная шиза.

— Это не шиза, подруга, а суровая объективность. Признак честного ума.

— Уф!.. — откликнулась Маня.

«Понтиак» проехал мимо кладбища и через некоторое время слева от дороги показался громадный камень. «На нем что-то написано!» — воскликнул Кир, выворачивая голову. Уайт притормозил. «Можно посмотреть». Кир вылез из автомобиля и гигантскими шагами направился к камню на зеленой лужайке.

— Историческое место, — сказал Кир, вернувшись. — В тринадцатом веке глинчане здесь били ордынцев. По местам боевой славы едем. Вот что значит мой спонтанный метод, подруга.

Автомобиль тронулся, покатил дальше по дороге, усыпанной гравием. По обочине навстречу шел старик в застиранной одежде, вел на веревке корову. «Такой же мог нам повстречаться и в одна тысяча двести с копейками году!» — заметил Кир. Уайт что-то сказал, никто не расслышал, что именно.

Автомобиль выехал к переезду, и, прежде чем пересечь его, Уайт, а с ним и пассажиры посмотрели сначала в одну сторону, потом в другую: влево и вправо уходили рельсы, черные мазутные по бокам и зеркально чистые сверху, — вдалеке, на повороте они сверкали как золотые, попадая под солнце, бьющее из-за макушек огромных берез и елей; по склонам возле железной дороги рдел иван-чай.

«Напрасно все-таки убрали смотрителей», — посетовал Уайт, кивнув на кирпичный квадратный домик без крыши, двери и окон, окруженный бурьяном, цветами, а сзади, примыкавшим к нему яблоневым садом с наполовину усохшими кронами. Ага, подумала Маня, вспомнив, что Железнодорожная Крыса работал именно на таком вот переезде смотрителем, он уже не молод, из тех еще, олдовых, заставших настоящий расцвет. Ну да, а сейчас все в полном упадке и «рок-н-ролл мертв», как поет еще один старичок с блаженной даосской бородкой, отходная его рок-н-роллу затянулась… Но как бы там ни было, а он всегда прав, разве какие-нибудь «Звери» или «Фердинанды» играют --">