Владимир Семенович Маканин - Пойте им тихо

ты, дорогая, своего мужика голодом моришь? — спросила Вика.

— Да так, — несколько смутилась Дашенька. — Дела…

— Нельзя, дорогая… Или ты забыла, что сердце мужчины и его желудок, в сущности, один и тот же орган?

— Я не забыла…

— Смотри — а то найдется другая, которая ему это напомнит.

Дашенька и впрямь на полминуты взволновалась и оглянулась на мужа — слышал ли?.. Но Андрей не слышал: он был в шоке, он сидел, как сидит деревянный истукан в музее. Запах мяса сводил его с ума. Андрей не слышал, и не видел, и не понимал.

Дашенька выставила подругу Вику как можно быстрее. За чаем Вика все-таки пыталась завести разговор.

— Что же ты не спросишь — как у нас в корректорской?

— Я знаю, как у вас, — спокойно сказала Дашенька.

Вика пожала плечами:

— Ну тогда расскажи, что у тебя новенького.

— Ничего.

— Но ты же теперь при директоре.

— Ну и что — работа как работа.

Вика после чая хотела покрутить пластинки.

— Что ты, Вика, — мягко заявила Дашенька. — Андрей работает…

— А мы — тихо.

— Нет-нет.

Андрей действительно работал, хотя работалось ему неважно — утроенная порция мяса с картошкой, выделенная ему Викой, едва не свалила его в постель. Он зевал. Он тер глаза. В сознании мелькало что-то яркое и расцвеченное — ему снились короткометражные сны, две секунды, не больше, — снились павлины, женские косынки, восточный базар и новенькая географическая карта Крыма.

После чая Вика ушла. Дашенька проводила ее до метро, но тепла в их разговоре не было.

* * *

Вика обиделась. Так и бывает. Вике показалось, что ей отплатили черной неблагодарностью, — она не понимала, что сама же сказала слова, которые напугали Дашеньку. Андрей был в известном смысле добычей, а добычей не делятся.

Вика к Дашеньке больше не пришла ни разу, несколько дней кряду Вика возмущалась — она наполнила шумом всю корректорскую.

— Старых друзей забывать — не самое ли последнее дело?! — говорила Вика в гневе.

И еще говорила:

— Ведь это я указала ей путь к сердцу Андрея.

И еще:

— Неизвестно, как бы она сейчас жила, не научи я ее печь пирожки…

А в эти самые минуты Дашенька ухаживала за Андреем, жарила ему и варила, стирала и гладила. Чуткая, она вполне реабилитировала себя после трудных дней запарки. Вике и в снах не снилось, как глубоко и как верно Дашенька усвоила, что уход и забота расслабляют мужчину, делают его ручным, беспомощным, и тогда из него хоть веревки вей.

* * *

В предприемной директора, заждавшись, посетители нервничали, а иногда ссорились — каждому его дело казалось более важным и более срочным. И каждый рвался в кабинет.

— Товарищи, я вас прошу… Ради бога… Потише…

Дашенькины глаза оказывали удивительное воздействие. И мягкий голос. И кроткий совет. И вовремя поданный стакан воды… И когда посетитель уходил, он нет-нет и вспоминал — а все же какой секретарь у директора. Клад. Добрейшее сердце.

Так возникла небольшая слава, а небольшая слава — это самая приятная слава. Говорили, что Дашеньке случилось помирить двух докторов наук, которые враждовали с юности. В пятьдесят на каком-то банкете они хватали друг друга за грудки, бранились, шумели и плескали один другому в лицо остатками коньяка в рюмке — сейчас им было по шестьдесят три года, они поцеловались прямо на глазах у Дашеньки.

Никогда и никому Дашенька не посоветовала плохо — такой вот дар. Иногда и директор звонил ей домой вечером:

— Дашенька, я хотел бы с вами поболтать минут пять — можно?

— Конечно, — мягче пуха отвечала Дашенька, но с достоинством, такой вот почерк.

— Как ваши дела? Как муж?

— Трудится… Он ведь у меня труженик.

— А вы?

— А я у плиты — как всегда.

* * *

И директор рассказывал — на днях будто бы случайно притащился Кустиков из ведомства. Нужно ли выложить ему наши требования? И вообще, что мы, институт, можем ему пообещать взамен?..

— Я в этом мало понимаю, Петр Трифонович, — говорила Дашенька, — но мне кажется, что первого шага нам делать не надо.

— Да?.. Почему?

— Кустиков — человек горячий, неровный. Сам все выложит… А тогда можно и подумать, что ему пообещать.

Директор и сам все это знал. И наперед именно так подумал и решил. Но, лишний раз перезваниваясь с Дашенькой, он как бы любил убедиться в своей правоте. «Светлая голова у девчонки», — думал директор, и так он думал всякий раз, когда --">