Мария Семеновна Галина , Александр Снегирев , Олег Олегович Павлов , Вадим Геннадиевич Месяц , Ксения Викторовна Драгунская , Виктор Альфредович Куллэ , Валерий Игоревич Шубинский , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Андрей Витальевич Василевский , Мария Олеговна Ватутина , Михаил Яковлевич Бродский , Виктор Владимирович Ремизов , Юрий Михайлович Кублановский , Ирина Александровна Евса , Николай Александрович Формозов , Павел Михайлович Крючков , Наталья Андреевна Сиривля , Елена Горшкова , Лейб Лангфус , Геннадий Леонидович Каневский - Новый мир, 2012 № 05

стремятся здесь ни к чему, а лишь отсюда подальше стремятся. Из-за них Россия с боку на бок ворочается, от вечного бодуна очнуться не может. Нет им прощения!

А сами-то они кто, нынешние слуги тайных ведомств? Недалёкие подпевалы, обезьянничающие двоечники, миноритарии поеденных молью идеологий, щерящие одолженные у мумий вставные челюсти, подворовывающие втихую, путано крестясь на портретик начальника. И усики-то у них жалкие. Не николаевские калачиком, не кошачьи будёновские, не сталинские жирные, не усы Сальвадора Дали, а невыразительная лобковая поросль низших чинов, трусливо подсматривающих в щелочку за гениями прошлого.

Эти мясные бойцы выдавили на корабль таких, как Миша. Дохляков, умников, очкариков, лишних. Он работал однажды на выставке зарубежной недвижимости. Люди валом валили, хоть бы что прикупить — домик, квартирку, закуток. И не для отдыха, а для побега из страны, которая в любой момент может полыхнуть. Гадливый страх поселился в людях. Страх этот разъедает души, уродует мечты, перетирает жизни.

Мать рассказывала о бабушке, которая после ареста мужа отказалась от него в письменной форме. Отказалась и подпись свою поставила. И дату. А потом до самой смерти места себе не находила. А он, когда в пятьдесят шестом из Казахстана вернулся, прощения у неё просил за то, что своим приговором испортил ей жизнь. Мишина мать люто ненавидела всех без разбора бойцов внутреннего фронта. За отца своего ненавидела, за мать, за себя, за миллионы расстрелянных, перекованных, штабелями в рудниках закопанных, в каменистую почву Колымы втоптанных. Ненависть не приносила матери счастья, не прибавляла сил. Ненависть подтачивала её, отравляла, но простить мать не смогла. И сына своего единственного, Мишу, ненавистью своей опоила.

Те мрачные времена Миша представлял себе весьма смутно, “плохих” он, как и следовало человеку его круга, ненавидел, “хороших” почитал за мучеников. Годы сталинской диктатуры оживали в его воображении схематично. Что такое каменистая почва Колымы, Миша не представлял. Читал, что почва в тех местах каменистая, но как именно выражается её каменистость? Это когда одни камни? Или земля вперемешку с камнями? Или земля твёрдая настолько, что напоминает камень? А если всё-таки камни, то крупные или мелкие? Или средних размеров?.. Если честно, псов государевых Миша ненавидел в основном за физиономии их тиражные да затылки, скобочкой стриженные. Завидовал их могуществу, неистребимости, влекущей и устрашающей силе. Ненависть Мишина была истерической, правозащитницы с надломленной психикой так ненавидят, крестоносцы Страсбургского суда, грантососы, шакалящие у западных посольств, выкормыши Госдепа.

Разобравшись в причине визита, хозяин кабинета строго попросил Мишу выйти.

— Я должен поговорить с дедушкой наедине и удостовериться, что он сам принимает решение и никакого давления на него не оказывается. Вы только паспорт оставьте.

Миша вышел в коридор и стал прохаживаться взад и вперёд мимо ожидающих своей очереди посетителей. Минут через двадцать нотариус распахнул дверь и приветливо пригласил Мишу обратно. Физиономия его так и светилась, даже усишки топорщились.

— Вот не ожидал. Такие люди ещё есть среди нас! — восклицал нотариус.

Ассистентка уже несла чай и поднос с печеньями-конфетами.

— Угощайтесь! — ластился нотариус.

Миша откусил печенье, гадая, чем вызвана такая любезность. Чем этот хрипло дышащий, воняющий старик так угодил? Он сидел, сложив руки на рукоятке клюки, и смотрел в одну точку. Миша грыз печенье и прислушивался к своей просыпающейся ненависти. Здесь, в кабинете бывшего чекиста, которые, как известно, бывшими не бывают, Мишина ненависть потянулась после долгого сна, зевнула. Ненависть расправляла крылья, вертела затёкшей шеей. Ноздри уловили тонкий запах фекалий.

На прощание нотариус похлопал Мишу по плечу и напутствовал:

— Вы можете гордиться вашим дедом. Надеюсь, встретимся нескоро.

 

Уезжать сразу после оформления дарственной было неудобно. Выходило, приехал только ради наследства и, получив желаемое, больше в одиноком старике не нуждается. Пускай он вернётся через несколько дней, но… Не найдя никаких моющих средств, Миша, преодолевая отвращение, взялся ножом отскребать облепленный газетами кухонный стол.

— Чего расхозяйничался?!

— Стол хочу отмыть. Грязный очень, — оправдался Миша.

— Нечего тут! Езжай. Звонить будешь --">