Гор Видал - Калки

перерезали трубы, и я оказалась «за гранью материнства» в буквальном смысле этого слова. Перешла в новую категорию. По крайней мере, для себя. К несчастью, я все еще остаюсь женщиной в мужском мире, и битва продолжается.

В течение двух лет я была знаменитостью. Я участвовала во всех теле- и радиошоу США и Канады. Я никогда не высказывала своего мнения о модах, кулинарии или миссис Онассис. Я говорила о перенаселении. Военном бюджете. Авиации. Магии полета. (Я хотела назвать книгу «Вызов тяготению», но мой издатель Морган Дэвис не согласился.) Я живу только тогда, когда управляю самолетом. Впрочем, конструирование и проектирование тоже доставляют мне радость. В шестьдесят восьмом я испытывала «Локхид-1011». Я убедила фирму «Боинг» отказаться от самолетов с изменяемой геометрией крыла («свинг — винг») в пользу аэропланов с фиксированным дельтообразным крылом и хвостом. А затем получила «Хармон». Феминистки ненавидят слово «летчица». Мне оно нравится.

Восемнадцать месяцев назад на моей деятельности был поставлен крест. Или, как бы выразился Г. В. Вейс, «занавес упал». Я участвовала в шоу Мерва Гриффина. Кто-то упомянул имя Индиры Ганди. Я сказала, что считаю ее величайшей женщиной нашего времени. После этого на меня посыпалось множество гневных писем. Остатки тиража «За гранью материнства» были распроданы по дешевке. Ни на телевидение, ни даже на радио меня больше не приглашали. Ну, да я не жалею. Думаю, что кампания миссис Ганди за стерилизацию индийцев была самым смелым и самым необычным актом политических деятелей всех времен и народов — вплоть до появления на сцене человека, благодаря которому я и тружусь сегодня здесь, в Белом доме.

Дают ли эти страницы представление о моей личности? Может читатель видеть и слышать Тедди Оттингер? Хотелось бы верить, что да. Потому что я не смогла бы увидеть своего читателя ни за что на свете. По причинам, которые вскоре выяснятся.

Еще одна строчка из бортового журнала. «Qui veut faire l’ange fait la bête»^[1]. Паскаль. Подходит? Надеюсь, что нет. В конце концов, я летала на самолете не для того, чтобы чувствовать себя ангелом (а зверем и подавно). Я просто хотела существовать. Действовать. Чтобы меня принимали всерьез. Так же, как принимали бы мужчину, обладающего моими талантами. Судя по моему бортжурналу, в шестидесятых я перечитала всего Паскаля. Полагаю, это чтение было прививкой от контр культуры. Если вдуматься, странно, что дочь двух христианских теологов-практиков так влекло к христианской мистике.

Меня считают красивой. Хотя я темноволоса и темноглаза, во мне находят сходство с моим кумиром Амелией Эрхарт. Мой отец учился вместе с Амелией в Беркли. Он влюбился в Амелию и последовал за ней в Бостон, где та занималась общественной деятельностью в Денисон-хаусе. Она деликатно отказала ему. Потом Амелия стала мировой знаменитостью и сгинула в Тихом океане — в тридцать седьмом, за семь лет до моего рождения. Я всегда хотела быть похожей на нее. Она носила мужскую одежду. Я тоже. После того как я получила премию Хармона (о которой упоминаю в третий раз. Неужели я так тщеславна? Как мужчина?), в авиационных кругах появилась сплетня, что я лесбиянка. Моим ответом на эту сплетню стала книга «За гранью материнства». Я выбрала бисексуальность — вместе с Джоан Баез, Кейт Миллет, Сьюзен Зонтаг и другими тогдашними знаменитостями. Я была сдержанной, но сказала все. В результате мой муж, Эрл Оттингер-младший, не только развелся со мной, но и получил опеку над детьми. Я обнаружила, что многие мужчины ненавидят меня, а большинство женщин восхищается, но стремится держаться от меня подальше.

Почему я произвожу столь обманчивое впечатление?

Правда заключается в том, что я еще школьницей решила стать лучшим пилотом в мире. Я была очарована Амелией Эрхарт. Собирала ее портреты. Читала о ней все, что могла найти. После отчаянной борьбы в том, что можно назвать мужским миром, я добилась своего. Стала лучшим пилотом. Обрела твердость. И все же я — анахронизм. В век повальной автоматизации такие летчики, как Амелия, я сама и даже сказочно богатая миссис Одлум, не требуются. Именно потому, что в шестидесятые и семидесятые годы профессия пилота стала архаичной, большинство людей и испытывает ко мне интерес. В том числе мужчины, которые восхищаются мной, но предпочитают держаться подальше, и женщины, которые меня ненавидят.

Сейчас, когда я пишу эти строки, на мне надет ремень, который --">