Феликс Соломонович Кандель - Шёл старый еврей по Новому Арбату...

один.

У каждого к ночи радиатор с оскалом.

Дома еда стынет на столе. Жена стынет в постели.

Их дом – их крепость.

Мой дом – крепость моя.

Телефон молчит, гость не захаживает, вода во рву высохла, не дождавшись врага, капониры пустуют, подъемный мост не опускается – незачем.

Я не тороплю события. Я их дожидаюсь. И если они запаздывают, случай не обращаю в явление.

– Не отвлекайте, – прошу. – Только что отрешился от себя. От вас тоже.

А мне выговаривают с укором (не какому-то там Финкелю, которого выдумал):

– Ты живешь, обернувшись в прошлое. В изнаночном мире, не желая его покидать. Нельзя так, человек без настоящего.

Упорствую.

Уговорам не поддаюсь.

Наскокам.

– В сегодняшнем мире я живу. С этим светом, цветом, звуком, обогащенный печалью. Вот где я живу. И как. И с кем. Кому-то и такой нужен.

Не приписывайте нам излишнее.

Не выплескивайте стариков из ванночки заодно с грязной водой.

Оставьте такими, какие получились.

Без нас жизнь станет пожиже, позабывчивее на прежнее, да и без вас – в ваш срок – тоже поредеет.

Мы не окаменелости, отнюдь! Мы с вами еще пригодимся, хоть живые, хоть никакие: натекло за срок.

Тишина окликает:

– Эй!..

Пустота окликает:

– Эй-эй!..

Кружится голова.

Кружится мир вокруг меня.

Вертиго – если называть по науке.

Делаю упражнения, чтобы избавиться от него, корчусь червяком на матраце от нестерпимого кружения: картина скачет по стене, скачут цифры в часах, – за что мне такое?..

Врач в приемном покое утешил после проверки:

– Легко отделался, сочинитель.

А брат написал из Москвы:

"Был у тебя сосед по дому‚ друг детства‚ который вырос и шагнул из окна. Его брат – меленький‚ вертлявый‚ шумливый – кричал‚ встречаясь: "Как там Феликс? Передавай привет!" На днях кончил жизнь‚ как и его братец: много пил‚ была под рукой веревка..."

Глаза стареют прежде всего…

…первыми стареют глаза.

Потом – всё остальное.

Взглянул ненароком в зеркало, увидел чужие глаза на своем лице. Их истинный – на миг – горестный взгляд, будто скрывающий от хозяина тайну уходящей жизни.

Сморгнул – и чужие глаза приняли обычное выражение, которое бывает, когда чистишь зубы, умываешься, поправляешь прическу. Глаза, приготовившиеся смотреть на себя, привыкшие к тому, что на них смотрят.

Те, чужие глаза, видел редко.

Два или три раза за жизнь…

В позабытой ныне книге сказано кратко и назидательно: "Описывать можно тогда, когда счастие сделается воспоминанием".

Ко мне подходит санитарка –  

звать Тамарка:

– Давай твои раны первяжу…

Ран было достаточно.

Душевных. Страдальческих. От тайных к ней чувств, которые проявлял на виду у всех.

Она их перевязывала, залечивая на время.

Залечила.

Стала женой.

…и в санитарную машину  

"Студебекер"

с собою рядом положу…

Собака затаилась на полке в нашей спальне.

Голова и юбочка с лапами из бордового, выцветшего за годы бархата.

Наденешь на руку эту юбочку, указательный палец вставишь собаке в голову, средний и большой в лапы: кивает уморительно, негодует, в огорчении хватается за голову.

– Ляпсус, – решили. – Назовем его Ляпсус.

Глаза давно нет. Ухо обвисло. Бусинка носа затерялась. Мордочка пожелтела от времени – первый мой подарок, которому более полувека.

Нет, не первый – второй.

Сначала были подснежники, крохотный букетик трогательной белизны – тайком положил в сумочку.

– Ваши? – строгий ее вопрос.

– Не уверен… – смущенный мой ответ.

Был еще Киев с не проявленными до конца отношениями.

Обувной магазин, где ей пришлись впору лодочки густо-зеленого окраса.

За один туфель заплатила она, студентка, за отсутствием достаточных средств, за другой заплатил я, молодой инженер, за неимением того же: третий мой подарок.

Указано на странице садовода: "Подснежники почти не требуют ухода. После того, как успешно укоренятся и ”почувствуют себя дома” в вашем саду, они будут цвести год за годом".

Она "укоренилась" в нашем общем саду, цвела, радовала, – Ляпсус "укоренился" тоже, перемещаясь с хозяевами из квартиры в квартиру, из страны в страну.

Бывшие ее ухажеры становились моими друзьями.

Это ее сердило.

Это меня смешило.

– Ляжь, – просил.

Правильнее говорить: "ляг", но я упорствовал. Снова просил:

– Ляжь.

--">