Левон Мкртчян - Башмачник Ростом, Уильям Сароян и другие: Рассказы, новеллы, эссе

большом дворе ветеринарной больницы. Ветврач Шахбазов, старый интеллигент и старый холостяк, наш дальний родственник, похвалил отца:

— Уста^[1] Мукуч, хорошая у тебя лошадь.

Уста Мукуч смахнул слезу, взял меня за руку и, прихрамывая, ушёл со двора.

Вечером пришёл Шахбазов и сказал, что утром лошадей поведут на товарную станцию.

— А я вот приёмник сдал, — вздохнул Шахбазов и рассказал, что у него за приёмником живёт паук. — Пауки музыкальны, — уверял Шахбазов. — На хорошую, мелодичную музыку паук сразу реагирует, выходит послушать.

Запомнилась ещё одна странность Шахбазова. В голодные военные вечера он приходил к нам посидеть и, устроившись у коптилки, тщетно пробовал читать нам байроновского «Дон Жуана» на русском языке.

— Не женился, теперь мучается, книги читает, — жалели у нас дома Шахбазова.

Утром мы с отцом пошли к ветеринарной больнице. Ждали, когда выведут лошадей.

Наша белая лошадь узнала нас. Она нервно вскидывала голову и широко открытыми ноздрями шумно захватывала воздух.

— Понимает, что расстаёмся, — говорил отец, поглаживая длинную, упругую шею лошади.

3

В день, когда мы расстались с нашим белым конём, кончилось моё детство.

В первый же год войны нашу школу отвели под жильё беженцам, а нас, учеников, перевели в другую школу, к другой учительнице. Первой моей учительницей была Зинаида Кирилловна Плотникова — красивая молодая женщина. Она любила детей, и дети её любили. Мы учились хорошо, радостно.

— За сына можете не беспокоиться, — с гордостью повторяла мама слова Зинаиды Кирилловны.

В третий класс я перешёл с похвальной грамотой. Но в другой школе и у другой учительницы я стал плохо учиться. Новая учительница, женщина несправедливая и злая, меня невзлюбила особенно. Я не запомнил, как её звали, но при слове «ненастье» (она объясняла это слово и кричала на нас, непонятливых детей) вижу её бледное морщинистое лицо, обильно посыпанное пудрой.

В новой школе, у новой учительницы, я промучился целых два года и был исключён как безнадёжный двоечник. Мама сняла со стены похвальную грамоту, которую я получил во втором классе (грамота была вставлена в простенькую стеклянную раму и окантована синей бумажной ленточкой), и пошла в школу. Вернувшись, мама сказала:

— Директор говорит, это уже прошло. Это, говорит, прошло.

Я был счастлив, что избавился от необходимости ходить в школу — туда, где меня никто не любил и где я никого не любил.

4

У меня был друг Юзик. Он тоже не ходил в школу. Он рос без родных. Оказавшись вне школы, я ещё больше сдружился с ним. Какое-то время мы торговали папиросами. Делал их Юзик. Из тонкой бумаги (бумага так и называлась — папиросная) он скатывал гильзы, а из толстой грубой бумаги клеил мундштуки. Гильзы можно было набивать табаком с помощью специального устройства — металлической трубочки. Но трубочка часто рвала гильзы. Поэтому Юзик скатывал табак в новую хрустящую рублёвку и ловко выстреливал из неё в гильзу.

Торговали мы вечерами. На углу под часами (место было многолюдное, шумное — рядом вокзал) мы с Юзиком выкрикивали рекламу:

Табак — Самсун,

Папирос — Трапезун!

Штука — рубль,

Три штуки — два рубля!

Оптовикам (тот, кто покупал папиросы сразу на два рубля считался оптовиком!) мы делали скидку — торговали по всем законам большого бизнеса. Здесь же на углу продавали солёные огурцы, варёную кукурузу….

Солёный огурец,

Хороший продавец!..

Горячий кукуруз —

Анан — тавух,

Бабан — хоруз,^[2] —

кричали такие же, как мы, подростки.

Чистим-блистим, полируем!

По карманам не воруем, —

зазывал клиентов худой Мнац, чистильщик сапог.

5

Оттого что я торговал папиросами, у меня появились деньги, и я стал играть на деньги. По мелочи, но начало было положено — я научился играть в зáры (игральные кости). Много лет спустя я узнал, что игра в кости делала людей несчастными уже во времена отдалённые.

Жена меня оставила, мать меня ненавидит,

Но мне безразлично всё это.

От игрока не больше пользы,

Чем от дорогой, но вконец одряхлевшей лошади…

Не играй в кости; возделывай своё поле, —

сказано в Ведах.

И чтобы я не сбился с пути окончательно, родные определили меня --">