Марк Александрович Алданов - Грета и Танк

ничего не понимаете. Прекратим этот разговор.

- Нет, умоляю вас! Простите меня, я обмолвился... Как же вам удалось подлить ему яд? Ведь это удается только на сцене; там жертва отворачивается как раз в нужную минуту.

- Я думала об этом весь вечер... Я только об этом и думала два последних дня. Я у себя дома раз десять прорепетировала это перед часами: вынуть пузырек из сумки, откупорить, вы лить жидкость в его стакан и спрятать пузырек в сумку, четыре движения... Дома у меня на это уходило от тридцати до пятидесяти секунд, всякий раз иначе. Но где ж было взять эти секунды? Дама разговаривает с мужчиной, почему же, в самом деле, мужчине отворачиваться в сторону? Он не отвернулся ни разу... Я думала, что сойду с ума! - сказала она измученным голосом. - Я и теперь не понимаю, как не сошла с ума... Впрочем, нет, я вру! Я все соображала. Может быть, я даже никогда в жизни не соображала так быстро, как в тот вечер.

- И что же? Как же это вышло? - с жадным любопытством спросил он.

- Очень просто. Само собой вышло... После этого он неловко засмеялся и сказал мне, что пойдет за счетом. («Ему она не подражает», - отметил эссеист.) Помню, я чуть было не сказала, что за счетом ходить не надо, можно позвонить. И тут же подумала, что я идиотка! Потом еще подумала, что упаду в обморок, «Сейчас или никогда!» Подумала, что это судьба... Я и теперь так думаю: если бы он не вышел в уборную, он остался бы жив... Он вышел. У меня душа остановилась... Никакие слова этого не передадут... Он вышел. «Теперь или никогда, теперь или никогда», - говорю я себе. Помнится, я бормотала даже это вслух: «Теперь или никогда». Я думала, что нельзя, нельзя отравить человека, с которым только что... который только что рассказывал вам свою жизнь. Думала, что надо что-нибудь сочинить для Шефа: на пример, что у Танка появились подозрения, что Танк не сводил с меня глаз. И сама себе отвечаю, что Шеф никогда не поверит, что он примет против меня меры. Он на это намекал, а вы понимаете, что это значит, если он намекает!.. Вдруг оттуда послышался шум спущенной воды. Я схватила сумку, бросила ее, снова схватила, вынула пузырек и вылила в стакан... Он пил коньяк из стакана, круглый стакан, вот как этот... В эту секунду дверь отворилась... Видите то зеркало? Видите зеркало? - вскрикнула она. - Если бы, когда он входил, он бросил взгляд в это зеркало, он «взял бы меня за шейку»! - сказала она, стараясь засмеяться; у нее дернулась правая щека.

Эссеист, бледнея, уставился на нее, высоко подняв брови.

- Как!.. Я не понимаю... Разве... Разве это было здесь?

- Ну да. Здесь.

- Все-таки на вашем месте, знаете, я выбрал бы другой ресторан для нашего сегодняшнего обеда! - сдерживая возмущение, сказал он и оглянулся по сторонам.

- Почему же? Вы можете написать в романе, что меня тянуло именно сюда. Кажется, так бывает со всеми злодеями, правда? Я где-то читала. - Она засмеялась вчерашним кинематографическим смехом. Руки у нее тряслись. - Он, кстати сказать, сидел на том самом месте, где сидите вы. Вероятно, на этом же стуле. Может быть, и стакан тот самый.

Эссеист встал, прошелся по комнате, взглянул на диван, на зеркало. Оно отразило стол, бутылки, Грету с ее серым сквозь румяна лицом и расширенными глазами истерички. Он вернулся к столу, хотел налить себе вина, в бутылке почти ничего не оставалось «Пожалуй, впрочем, лучше с ней не пить. Ну что ж, для человеческого документа все это весьма недурно...»

- Закажи коньяку, не будь скрягой, - сказала она, продолжая неестественно смеяться, - И посмотри, не выполз ли из-под дивана удав.

1

Главное сочинение

(обратно)
--">