Юрий Маркович Нагибин - Сердце сына

загнавшее себя человечество. Тем более что в повадке Джанни, в легкой готовности осмотреть все достопримечательности города, в ловкости, с какой он вел машину по запруженным улицам, в живой заинтересованности его пояснений не было ничего натужного, через силу, — радостно и охотно делился он своим богатством. Джанни не только знал город, его историю и географию, он был сведущ в архитектуре, живописи, скульптуре и любил все это. Жители Аппенинского сапога весьма самокритичны, не раз слышал я: отними у итальянцев футбол, кладбище и больницу, им нечего будет делать с собой. Футбол и кладбище не требуют пояснений, что же касается больницы, то навещать своих страждущих — любимый ритуал итальянского бытия. В больницу приходят толпой с вином и сигаретами; в табачном дыме обсуждают падение «Ювентуса», очередные промахи правительства и последние выдающиеся похороны. В этом смысле Джанни был нетипичным итальянцем.

Мы провели вместе весь день. После позднего домашнего обеда меня отвезли на вокзал. Джанни остался в машине, поскольку припарковаться опять было негде, до поезда меня проводила Вера. И здесь перед самым отходом, когда лязгнули буфера и провожающие — даже самые близкие, любящие и любимые — испытывают блаженное облегчение, поверив, что томительный и неразработанный рассеянным человечеством обряд проводов наконец-то кончился, Вера громко, отчаянно разрыдалась.

— Что с вами? — спросил я с уже двинувшейся площадки.

— Мне страшно, страшно!.. Ох, как мне страшно!..

В Москве меня ждало письмо от Веры, написанное еще до моего появления в Турине. Странно, что она ни словом о нем не обмолвилась. У Джанни жесточайшая водянка, вконец ослабевшее сердце не справляется с перекачкой крови, и жидкая часть крови скапливается в тканях. Он весь налит водой, которую не успевают выпускать в клинике, оттого так деформировался его облик. Он захлебывается нутряной жидкостью, его душит по ночам сердечная астма. Спасти его может лишь пересадка сердца, и он ложится в павийскую кардиологическую больницу на операцию…

О том, что операцию сделали, и, судя по всему, удачно, я узнал из Вериного письма спустя несколько месяцев, но как все это происходило, я услышал из ее уст в июне нынешнего года, когда в составе небольшой писательской делегации приехал в Турин для участия в дискуссии на тему: книга — телевидение — видео. Мы должны были решить, задушит или не задушит кассетник книгу, и как с этим бороться, если бороться стоит.

Конечно, я должен был сразу позвонить Вере, но, признаюсь, чего-то боялся и делал перед самим собой вид, что, изнемогая в борьбе за письменное слово, не имею ни минуты свободного времени. Вера сама разыскала меня на ристалище, где шла наша ожесточенная бескровная духовная битва с воображаемым противником, поскольку и мы и наши итальянские коллеги отстаивали одно: книгу. Вера появилась как раз в те минуты, когда я размахивал картонным мечом на трибуне, она прислала мне записку: «Будем у вас в отеле перед ужином».

В назначенное время я спустился вниз и вышел на еще горячую улицу. Из новенького «фиата», на который я и внимания не обратил, отыскивая взглядом что-то более потрепанно-заслуженное, выскочила Вера в слезах и смехе, а за ней довольно крупный мальчик. Он не понимал двойственной реакции матери на мое появление: радостной и печальной — и почему-то выбрал для себя второе — сразу захныкал. Здороваясь с ним, я старался проглянуть глубь машины, преуспел в этом и увидел Джанни. За рулем сидел тот Джанни, которого я знал по карточкам, только заматерелый, определившийся в каждой черточке, в абрисе большого сильного тела. Это был уже не молодой человек, жених, а зрелый мужчина, муж, отец, глава семьи. Он красивый человек, в его смуглом просторном лице все соразмерно крупно, определенно и убедительно: нос с легкой горбинкой, широкие брови, большой, хорошо очерченный рот и чудесные, теплые, внимательные глаза. Мы поздоровались, рука моя приятно онемела от крепкого мужского пожатия.

Мы тронулись и легко ушли из своего второго ряда от смотрителя стоянки, поспешавшего к нам для получения штрафа. О себе Джанни говорил коротко, без того интереса, с каким люди относятся к собственным болезням. Все в порядке, хотя дважды в месяц приходится ездить в Павию на обследование. Он уже начал работать, пока три раза в неделю. На зарплате его укороченная неделя не сказывается, просто не любит бездельничать. Живет он, как --">