Люси Мод Монтгомери - Энни из Эвонли

перекусывал, как только проголодается, и ежели Джон-Генри в этот момент находился поблизости, то и ему перепадало, а вот если нет, то жди тогда Джон-Генри следующего приступа голода у мистера Харрисона. Джон-Генри разве что не рыдал, когда рассказывал, что давно умер бы с голоду, если бы не отправлялся по воскресеньям домой, и не отъедался там, и если бы мама не собирала ему поутру в понедельник корзину всевозможной еды.

Рассказывали и насчет того, как мистер Харрисон мыл посуду. Так вот эту посуду он никогда и не думал мыть, пока не выпадало дождливое воскресенье. Только тут он брался за эту работу. Он одним махом загружал всю посуду в одну бочку с дождевой водой, потом доставал и оставлял сохнуть.

Еще мистер Харрисон был «скупердяем». Когда ему предложили внести деньги на жалованье преподобному мистеру Аллену, он ответил, что еще посмотрит, насколько долларов можно оценить то добро, которое приносят ему проповеди священника, а кота в мешке он покупать не станет. А когда миссис Линд пошла к нему просить внести деньги на миссионерскую деятельность церкви и заодно случайна осмотрела его дом изнутри, он сказал ей, что сплетни эвонлийских старух отдают таким язычеством, какого нет нигде, и он с радостью отдал бы деньги на их обращение в христианство, если бы миссис Линд занялась этим делом. Миссис Рэйчел ушла и потом говорила, что бедная миссис Белл, слава Богу, не видит из своей могилки, во что превратился теперь ее дом, которым она когда-то так гордилась, иначе у нее не выдержало бы сердце.

«Ой, что вы! Она же через день скоблила пол на кухне!» – с возмущением говорила миссис Линд Марилле Катберт. «А посмотрели бы вы сейчас! Мне пришлось поднимать подол, чтобы не запачкаться там!»

И в довершение всего мистер Харрисон приобрел попугая по кличке «Рыжий». Прежде никто в Эвонли никогда не держал ни одного попугая, и посему такой поступок никак нельзя было назвать благопристойным. А попугай был тот еще! Если верить тому же Джону-Генри, то в мире не было другой такой непристойной птицы. Как же он ругался! Миссис Картер не задумываясь забрала бы Джона-Генри из этого дома, будь уверена, что подыщет ему другое место. К тому же Рыжий однажды так долбанул Джона-Генри в затылок, когда тот остановился слишком близко под клеткой! Миссис Картер всем и каждому показывала отметину на затылке бедняги Джона-Генри, когда тот по воскресеньям приходил домой…

Все эти события промелькнули в голове Энни, когда перед ней очутился мистер Харрисон, лишившийся от гнева дара речи. Даже когда мистер Харрисон находился в более дружеском расположении духа, то и тогда его никак нельзя было бы назвать красавцем: коротенький, толстый, лысый. Теперь же, когда его круглая физиономия покраснела от гнева, а и без того выпуклые голубые глаза готовы были выпасть из орбит, Энни подумалось, что большей страхолюдины она в жизни не видывала.

И тут вдруг к мистеру Харрисону вернулся дар речи.

– Сколько ж можно терпеть такое! – взорвался он. – Все, это в последний раз! Вы слышите, мисс? Хорошенько дело, это уже третий раз! Сколько же можно терпеть, мисс! Предупреждал же вашу тетку, чтоб этого больше не было и вот нате, снова… Интересно, чего она добивается?! Вот за этим я и пришел, это я и хочу знать, мисс!

– Вы не смогли бы объяснить, чем вы так встревожены? – спросила Энни самым мирным тоном. Такой тон она хорошо поставила в последнее время, в школа он пригодится. Но на рассерженного мистера Харрисона он не возымел никакого воздействия.

– Ничего себе «встревожен»! Хорошенько дело! Господи, мисс, я уже в третий раз вижу вашу корову в моем овсе. И в последний раз это было полчаса назад. Заметьте себе: в третий раз! Она и во вторник пожаловала, и вчера. Я приходил уже сюда и предупреждал вашу тетку, чтобы больше и духу ее не было тут, вашей коровы. Не помогло. Кстати, где она в данный момент, ваша тетка? Я просто хочу посмотреть ей в глаза и сказать, что о ней думает мистер Харрисон. Вы меня понимаете, мисс?

– Если вы имеете в виду мисс Мариллу Катберт, то она мне не тетя и она уехала в Восточный Графтон навестить захворавшего дальнего родственника, – с достоинством, чеканя каждое слово, произнесла Энни. – Мне очень жаль, что моя корова вторглась в ваш овес. Корова в действительности принадлежит мне, а не мисс Катберт. Мэтью дал мне ее три года назад, когда она была теленочком, а купил он ее у мистера Белла.

– Ах, вам очень жаль, мисс! Вашим «очень жаль» сыт не --">