Валерий Аркадьевич Осинский - Чужой сын

электричке. Бросок в пятьдесят километров с другого вокзала в тот же день Сережа не выдержал бы. И я, пожалуй, тоже. Я позвонил бывшей жене.

Вика оказалась дома, ее родители и сын за городом. Она нашла нас на вокзале. Такая же луноликая, сутулая и с тяжелой грудью. Сентиментальная, как многие жители мегаполиса, она испугалась увечий Сережи. Решила, это мой сын, и всплакнула над моей незадачливой судьбой. Обликом «сами мы не местные» мы с Сережей представляли легкую поживу для жадных московских ментов, и Вика скорее увезла нас к себе.

В квартире с обновленными хризантемами на потолках, после ужина и обоюдных расспросов, Вика протянула брошюрку, доклад тогда будущего, а ныне покойного генерал–губернатора Лебедя, русскому парламенту о военных и гражданских потерях в Приднестровской войне.

— Ты следишь за тем, что там происходит? — рассеянно спросил я.

Сережа спал в бывшей нашей комнате. Во взгляде Вики появился хорошо мне знакомый у других женщин вызов одиночеству.

— Только в связи с прошлым, — она многозначительно посмотрела в мои глаза. Но не нашла в них ничего утешительного. — Они, в Думе, проигнорировали доклад!

— Кто бы подумал! — ответил я иронично.

— А ты изменился. Стал резче. И смелее, что ли…

Когда свидание снимает с долгой разлуки праздничные наряды, обнажается все, что делало ее обязательной.

— Завтра утром за нами заедет мой отец.

— Можешь не торопиться! Я чем–то еще могу помочь?

— Пока нет.

В Чехове в складчину с родителями мы купили на мое имя двухкомнатную квартиру. И с беспокойством следили, чтобы не наметилось разрыва между вещественными благами в детстве Сережи и моем. Затем — чтобы он прилежно учился в школе, учился ходить на немецких протезах, — некое чудо техники на вырост ребенка, — выписанных заводом отца. Ограждали мальчика от пьяных напоминаний Родина до тех пор, пока Сергей сам не установил степень родства в их отношениях.

Собственно, мне нечего противопоставить общим местам детства и юности Сережи, когда его личность под воздействием среды, как пишут в умных книгах, на время потеряла индивидуальность и прошла одинаковые для всех поколений стадии инициации.

Теперь он с кривой ухмылкой восемнадцатилетнего скептика дочитывает абзац и делает вид, будто понял все написанное. Днями на семейном совете Сергей объявил, что уезжает к белорусской родне. Это его выбор. Там его невеста и те, кто его тоже любят.

— Дядя Саша, — пробасил он над моей макушкой, дочитав рукопись, — а как все же было с участковым по–настоящему?

— Не помню. И вообще такие вопросы не задают! — сухо ответил я.

У каждого в шкафу свой скелет.

Не сегодня–завтра парень уедет. Мне же остается дремотная дробь колес на перегонах, косые отблески огней полустанков в щели между дерматиновой шторой и рамой; усыпляющее покачивание вагона, который отделяет меня от клочка земли на карте, напоминающего виноградную гроздь. Лишь предметы, невидимые отвердения ночи, и звуки кажутся мне правдой. Да женщина, которой я не успел рассказать, что люблю ее!

--">