Владимир Гой - Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник)

– А вам удалось с ними поговорить?

– А чего с ними говорить, я сам ее видел! Она меня даже спасла!

– Михаил Матвеевич, расскажите!

– Ладно, расскажу! Только давай присядем, мне все-таки уже семьдесят два, бегать уже лень по сопкам.

Услышав о его возрасте, я удивился – мне казалось, ему максимум лет шестьдесят.

Мы присели на огромный валун, в котором была выдолблена скамейка, а у наших ног бежала маленькая речка с горячей водой. Ее течение было странным: то она текла ровно, то вдруг набухала, и ее журчание становилось громче.

– Если извергается какой гейзер выше по течению, то сразу поток увеличивается, – пояснил Матвеич.

Он разгладил рукой свои густые седые усы с небольшой желтизной от никотина на концах (на голове у него волос было не густо, поэтому она была пострижена под машинку). Вытащил из кармана пачку папирос «Беломор-канал», привычным движением выбил пальцем одну папироску, раскурил ее и начал свой рассказ.

«Ты медведя на воле живьем видел?» – обратился он ко мне, и его губы под усами растянулись в улыбку, видно, опять вспомнил мою реакцию на желтые пятна. Я отрицательно покачал головой.

«Ну и я лет сорок пять назад видел его только в зоопарке. Потом мне повезло…» – он ненадолго замолчал, словно что-то вспоминая, сделал глубокую затяжку и продолжил: «Первый раз я попал сюда в экспедицию сразу после института, закончив геологический. И мы сюда не на вертолете летели, а топали ножками. А в том возрасте кроме приключений и любви ничего не надо, это сейчас люди не по мечте живут, а по выгоде. Ну, не все, конечно, но не так, как раньше. Долго мы сюда добирались, восторгу не было предела, а медведей – как уличных котов в Петербурге, чуть ли не за каждым кустом, иногда постреливать приходилось. Ты медвежатину ел?» – он вскинул на меня глаза и сам себе ответил, продолжив: «Ну да! Где в зоопарке медвежатина! Вот нам пришлось попробовать, и я тебе скажу – очень даже ничего! Как добрались сюда, сразу за работу. Вот этот дом…» – Матвеич указал пальцем на деревянное строение из бревен наверху сопки, у долины, и не без гордости сказал: «…я строил своими руками, сорок пять лет стоит, и еще простоит несколько раз по столько. Ну, строим мы этот дом, сами живем в палатках, а иногда утром кто-то из нас идет на охоту…»

Палатка, в которой хранился провиант, стояла чуть ниже остальных, в тени за скалой, и когда все спали, обнаглевший медведь-муравьед залез в нее и разодрал мешки с макаронами и мукой. Потом стал пытаться открыть банки со сгущенкой, ему это удавалось не очень хорошо, но сплющить их он смог, разбрызгав по брезенту сладкую, липкую жидкость.

Утренний сон самый крепкий, поэтому, когда его услышали и выскочили из палаток, было уже поздно, и несколько выстрелов ему вслед не дали результата.

Начальник экспедиции почесал затылок и показал рукой на Михаила: «Зверюгу надо завалить, он все равно теперь повадится! Так что завтра твой инструмент не топор, а ружье. Ну и еще кого-нибудь с собой возьми!» – и указал на сибиряка Кольку Ермакова, известного (по его собственным рассказам) любителя пострелять.

Медведь был словно заговорен. Пули выбивали искры из гранитных валунов, но потом все же одна попала в него. И он развернулся.

Это в кино патроны никогда не кончаются, или оружие перезаряжают, как по волшебству, за секунду, а в жизни все по-другому.

Мы лезли по скалам, с ужасом видя, что косолапый нас понемногу настигает, и не заметили, как оказались на хребте перевала перед долиной смерти.

Когда ему оставалось до нас уже лапой подать, он остановился, жалобно заревел, стал медленно спускаться вниз и, как мне показалось, смотрел на нас с сочувствием.

Тут мы услышали рокот и впервые увидели извержение Большого гейзера, от которого со стороны нашей долины видно только самый верх фонтана. Зрелище, я тебе скажу, незабываемое!

Первым сознание потерял сибиряк, потом прибило и меня.

Когда я пришел в себя, то лежал намного ниже, чем Колька, наверное, поэтому и отдышался. Добрался до него, а он уже спит смертным сном. Вот так вот бывает.

– Михаил Матвеевич, а вы тут с женой живете? – полюбопытствовал я.

Он усмехнулся:

– Да, с женой! – и показал на клубящуюся у наших ног долину. – Она у меня единственная.

Плохой выстрел