Герман Умаралиевич Садулаев - Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях

факультативных спецкурсах аудитории ломились от добровольных слушательниц, втайне соблазнённых сомнительной перспективой транслировать в будущее ценный интеллектуальный генофонд). Профессор носил на тощем теле красные свитера и зелёные джинсы при синих тапках: всё выглядело очень демократично – для тех, кто не знал, что вещи куплены за немалые деньги в брендовых магазинах Нью-Йорка; для тех, кто знал, это было ещё привлекательнее. Профессор воплощал тип модного левого интеллектуала, столь распространённый в кампусах Восточного побережья Америки и в старой Европе и столь дефицитный в нашей несолнечной Северной и бывшей (как брошенный любовник) столице, средоточии университетов скучных и бесполезных, не имеющих ни собственных клубов регби, ни групп девичьей поддержки. Аслянян был настолько крут, что лечился у настоящего психоаналитика и глотал горстями антидепрессанты прямо на лекции, запивая минеральной водой Perrier, бутылочку которой всегда носил в своём потрёпанном вьетконговском рюкзачке. В общем, профессор был настоящим идолом для всех городских хипстеров и тех, кто знал, что значит это слово, – иначе говоря, для прогрессивной молодёжи. А поскольку Рюрик Иосифович олицетворял тонкий, но бескомпромиссный протест и был бунтарь по натуре, то студенты решили, что он если не возглавит, то облагородит уличные акции высоким пафосом интеллектуального бунта.

Но искренние поклонники своей просьбой поставили профессора в неловкое положение: с одной стороны, прямо отказать было неудобно, с другой стороны, лозунг «за честные выборы», под которым проводился очередной митинг, был для Асланяна парадигматически не актуален – какая разница, если в обществе спектакля публика всегда поставлена в ситуацию ложного выбора? Любой выбор ложен, а сама возможность выбирать иллюзорна. Так в чём смысл и как эти кукольные выборы могут быть честными или нечестными? Марионетки в конечном итоге всегда выбирают очередного Карабаса-Барабаса; лучшее, что может сделать умный Буратино, – это порвать холст иллюзии в очаге каморки папы Карло и уйти за кулисы, где можно обрести внутреннюю свободу, свободу по ту сторону сцены.

Поэтому профессор Рюрик Иосифович Асланян перевёл стрелки, порекомендовав активистам в качестве яркого публичного оратора и потенциального лидера революции своего товарища и коллегу. Этим товарищем был Иван Борисович Ауслендер.

Иван Борисович не был ни ярким, ни потенциальным. По правде говоря, в плане личного образа Ауслендер был скорее эпигоном Асланяна, но неудачливым, а потому эзотерическим. Иван Борисович тоже пробовал носить растянутые свитера и яркие джинсы, но на его полноватой фигуре интеллектуальные вещи смотрелись нелепо, получался лук не модного интеллектуала, а старого клоуна (может, ещё и потому, что тряпки Ауслендера были куплены в секонд-хенде на Владимирской). Пришлось Ивану Борисовичу вернуться к русскому корпоративному стандарту: мышиного цвета костюмы с галстуками ровно на один тон ярче. Асланян был слеп как крот, что позволяло ему носить стильные очки в тонких оправах или даже большие пластмассовые. Зрение Ауслендера было кошачьим; даже в солнечных очках он не мог красоваться: обманутые сумраком зрачки расширялись, и глаза больно резал ультрафиолет. Всё, что мог себе позволить Иван, – это бутылочка минералки в портфеле из кожзама. Чтобы не копировать коллегу, Ауслендер убедил себя, что предпочитает Evian (она сладкая, к тому же подешевле Perrier). Видимо, по тому же принципу Иван Борисович вместо анархо-коммунизма объявил себя приверженцем социал-демократии.

Получив пас от Асланяна, Иван Ауслендер засмущался и попросил время на размышления, но Рюрик Иосифович позвонил и убедил коллегу принять предложение. На следующий день, когда послушные студенты снова прикатились к нему как мячики, Ауслендер согласился выступить. До назначенной даты оставалось всего три дня, и потенциальный вождь революции шёл домой, забыв обмотать вокруг головы шарф (как он обычно делал в холодную погоду за неимением подходящей шапки), на ходу сочиняя свою будущую речь перед бушующей народной массой. Заодно вспоминая свой тернистый и яркий жизненный путь, приведший скромного кабинетного учёного к вершинам общественного признания.

Лист II Genesis

Если в судьбе Рюрика Иосифовича Асланяна всё было предопределено ещё до рождения, то будущее Ивана Борисовича --">