Библиотека knigago >> Проза >> Современная проза >> Язычник


СЛУЧАЙНЫЙ КОММЕНТАРИЙ

# 1886, книга: улыбка горгоны
автор: Павел Николаевич Белоярский

"Улыбка Горгоны" - захватывающее фэнтези с замысловатым сюжетом, яркими персонажами и атмосферой, пронизанной древними легендами и тайнами. Двое молодых искателей приключений, Лион и Тиара, оказываются втянуты в опасное путешествие, когда они натыкаются на артефакт, связанный с легендарной Горгоной. Их путь ведет их через древние леса, заброшенные руины и смертельно опасные ловушки, поскольку они пытаются раскрыть секреты, скрытые в улыбке Горгоны. Главные герои, Лион и Тиара, -...

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА

Восьмой круг подземки. Генри Лайон Олди
- Восьмой круг подземки

Жанр: Научная Фантастика

Год издания: 1999

Серия: Рассказы очевидцев, или архивы надзора семерых

Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин - Язычник

Язычник
Книга - Язычник.  Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин  - прочитать полностью в библиотеке КнигаГо
Название:
Язычник
Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин

Жанр:

Современная проза

Изадано в серии:

неизвестно

Издательство:

неизвестно

Год издания:

-

ISBN:

неизвестно

Отзывы:

Комментировать

Рейтинг:

Поделись книгой с друзьями!

Помощь сайту: донат на оплату сервера

Краткое содержание книги "Язычник"

Александр Кузнецов родился в 1963 году. Окончил журфак МГУ, работал на Дальнем Востоке. Печатался в периодике. Лауреат премии им. Андрея Платонова. Живет в Туле.

В «ДН» публикуется впервые.

Александр Кузнецов родился в 1963 году. Окончил журфак МГУ, работал на Дальнем Востоке. Печатался в периодике. Лауреат премии им. Андрея Платонова. Живет в Туле.

В «ДН» публикуется впервые.

Самой значительной и самой серьезной книгой автора можно, без всяких оговорок, считать роман "Язычник" ("Дружба народов", № 9).

Сам автор определяет жанр как "этнографический роман". Намерения его понятны - автор как бы уходит от тех обобщений, на которые наталкивает строй его текста. Он нарочито "снижает" значимость собственного замаха - дескать, показана не картина жизни вообще, а только очень и очень частный ее случай. Или даже: такое видение - видение сугубо субъективное, в ином ракурсе бытие может выглядеть и совершенно иначе...

...Место действия - Южные Курилы, рыбацкий поселок, населенный разношерстным людом. Все насельники, однако, имеют одно общее свойство - негладкую, неблагополучную судьбу. Все здесь в каком-то смысле перекати-поле без роду и племени: смесь представителей всех возможных национальностей и социальных прослоек, оторвавшихся от традиций и корней, образовала странный конгломерат какого-то человеческого планктона. Даже близкородственные связи здесь не прочны, будто в еще только формирующемся, не вполне цивилизованном племени...

...Жизнь здесь поэтому и воспринимается как сиюминутность - и как неделимый поток, где одно сменяется другим. Все вокруг точно нарочно метафоризирует нерасторжимую взаимосвязь жизни и смерти - и косяки рыб, ежегодно идущих на нерест, чтобы дать жизнь и погибнуть. И сама работа рыбаков и браконьеров, когда жизнь людей зависит от тонн и центнеров убитой рыбы и когда за эти тонны и центнеры приходится платить человеческой жизнью (а это происходит достаточно часто), накладывает на восприятие особый отпечаток...

...Обрамляющих сюжет метафор много. И главная из них - метафора океана, исполненного грозной, уничтожающей и одновременно животворящей и гармонической силы. Красота и естественность всей окружающей природы и одновременно ее равнодушная невозмутимость к вечному круговращению жизни служит и антитезой миру преходящих человеческих страстей и как бы принимает эти страсти как естественный элемент жизни, опровергая тем самым "уникальность", "незаурядность" каждой отдельной вспышки. Эта противоречивость и неоднозначность, исключающая возможность любой окончательной оценки, - составляют одно из главных достоинств романа. За этим образным строем ясно прослеживается настоящая философия - не как отвлеченное умствование, но прежде всего - как тип восприятия бытия, как способ созерцания мира. Второе важное его достоинство - чрезвычайно образное и плотное письмо, плюс тончайший слух автора к устной речи персонажей и редкая наблюдательность к детали.

Читаем онлайн "Язычник". [Страница - 2]

с завязанными глазами. Потом она забылась на короткий час, и, когда вновь перед рассветом открыла глаза, погромленный мир за стенами оцепенел в безветрии. Она выбралась из сна, как из-под каменной плиты. И сама занемела в отсыревшей постели, будто пролежала под камнем долгие годы. Сквозь оцепенение несло еле уловимым гулом: в двух километрах от поселка, за длинной косой, прикрывающей залив, океан бросал на берег мертвую зыбь. И гулом этим, порой растворяющимся в инфразвуке, давило на грудь, на голову, вязало по рукам и ногам. И врывался в нее запах: муторный, нестерпимый. Спал под боком у Тани, сунувшись плешивой головой ей в подмышку, мужичок Миша Наюмов. Она, почувствовав его рядом, прилипшего потной шкурой к ней, его тяжелую жаркую руку на своих ногах и вспомнив, как два дня назад затесался он в ее хмельной круговорот, в дом ее, под самое крылышко, подумала, да и не подумала даже, потому что какие же могли быть думы в опустошенной похмельной голове, а скорее, только почувствовала, что вот в таком исполнении мужичок этот ей совсем невмоготу. Пока он зубоскалил и бренчал на гитаре да тискал ее, сколько мог и как мог — что с него возьмешь, — был он ей терпим. А такой: спящий, потный, храпящий — стал даже мерзок. Она провела пальцами по его голове, стерла пот, пробурчала: «Сморчок плешивый…» Выбралась из-под его руки, скинула с себя одеяло и, разом переместившись голым телом из потной духоты в сырую прохладу комнаты, поднялась. Озноб прошелся по ней, и она, чувствуя все-таки приятность прохладного воздуха и озноба, съежилась, приобняла себя за плечи, раздавливая в лепешечки маленькие грудки, сказала: «Бррр…» Села на холодный стул, так же приобнимая себя, вздрагивая от озноба. По всему дому — по постели, по стульям, по столу — Миша напятнал своего запаха: табачной кислятины, старого кобелиного пота и даже какой-то плесени. Мужские запахи, всегда цепенящие Танину душу, теперь вдруг расшевелили в ней брезгливость. В потемках докапывала вода с протекшего потолка, и Таня вычленяла этот звук из всех, что долетали до нее, но не вникала в него, он мерещился чем-то невнятным, тенькающим, как голос маленькой птицы или подергивания перетянутой струны в гитаре. Она взяла зажигалку и сигарету со стола. Приторный запах утонул в дыму. Затягивалась жадно — до головокружения, пока не припекло пальцы. Сунула окурок в блюдце. Нужно было опять ложиться рядом с Мишей, но не могла себя пересилить. Наклонилась к нему, потрясла — не за открытое плечо, а там, где одеяло лежало на его руке:

— Миш… Миш…

Он проснулся и всполошенно заговорил, разворачиваясь, скидывая с себя одеяло, будто готовый встать, но только приподнимаясь на локте:

— А?! Что?!

Она в патоку его сна, еще не отпустившего его, проговорила торопливо, пока он не опомнился:

— Уходи, Миша. Прямо сейчас вставай и уходи…

Он вновь откинулся на спину, улегся, подтянув одеяло к подбородку, пытаясь осмыслить ночную побудку, медленно выплывая из сна, и она примолкла, угадывая его блуждающий блестящий взгляд и его безмыслие, переливающееся в раздражение, которому мало слов, чтобы ответно досадить.

— Ты что? Совсем?..

— Я хочу, чтобы ты ушел, прямо сейчас…

— Ты что?.. — Он закипал. — Ты башкой-то думаешь? Самый сон… — Он стал шумно отворачиваться к стене, натягивая одеяло на голову, бурча что-то сердитое.

Она дождалась, когда он затихнет, и сказала раздельно и твердо:

— Если сейчас не уйдешь, я подожду, пока ты заснешь, а потом зарежу тебя во сне.

Он полежал несколько секунд затаенно, но опять заворочался, повернулся, посмотрел на нее, не мигая, но против мерцающего предрассветного окна ничего не видел, только темный силуэт ее, нависающий над ним, неподвижный, не похожий на нее, потому что она была маленькая, как девочка-подросток, а теперь от ее молчания веяло жутью.

— Больная, что ли, дура?.. Ну ты дура. Я те, сука, так зарежу, ты думай, чего говоришь-то.

Она молчала. Тогда он резко встал, прошлепал к столу, пошарил там, щелкнул зажигалкой, закуривая, и лицо его вплыло в темноту малиновыми пятнами и резко очерченными складками ожесточения — у губ и глаз, и глаза были прищурены. Тане, смотревшей на него сбоку, было все равно, что он сделает дальше: развернется и тут же ударит, или ударит потом, или что-то еще. Но, закурив, он повел себя совсем иначе, сел на диван и сказал — не испуганно и не примиряюще, а так, будто почувствовал вину:

— Ну ты чего?.. Чего --">

Оставить комментарий:


Ваш e-mail является приватным и не будет опубликован в комментарии.