Камил Акмалевич Икрамов - Все будет хорошо

Азим Рахимович перечитал текст, усмехнулся собственной решимости, порвал листок на мелкие квадратики и бросил в металлический ящик для бумаг, подлежащих уничтожению.

Он прислушался к сердцу. Оно почти не болело, чуть давило у горла. Азим Рахимович подошел к окну и убавил кондиционер, слишком шумно от него и даже холодно. Желтый автомобиль выезжал к воротам, Эркин высунулся из окна, оглянулся и притормозил. Наверное, кто-то окликнул его, может быть, попросили подвезти. Так и есть. К машине подбежали трое: Бахтияр, Сергей и Диля. Даже издали было видно — они в прекрасном настроении. Сели. Захлопнулись сразу три дверцы. Желтая машина с номером, состоящим из четырех пятерок, выехала на улицу, и тут же из бетонной стены поползла решетка ворот. Директор стоял, опершись руками о холодный подоконник. Голова кружилась. Последнее, что он видел: была внезапно надвинувшаяся на него решетка ворот, одна только эта решетка с аляповатыми, гнутыми из стальных прутьев символами физических чудес.

Утечка информации — одна из актуальных проблем нашего времени. Можно поручиться, что никто из должностных лиц в институте не сказал ни слова о конфликте между директором и м. н. с. Махмудовым, однако масса людей знала об этом с деталями точными и придуманными. Ведь и жене своей Азим Рахимович ничего не сказал, а лишь разъяснил ей то, что она слышала от других. Часто случается, что сотрудники учреждения узнают о событиях, имеющих отношение к их коллективу, откуда-то со стороны, и знания эти складываются из вопросов типа «а правда, что у вас..?»

— Как дела? — спросил Бахтияр. Он сидел рядом с Эркином.

— Нормально, — ответил Эркин. — Был у дира, он решил, что следует откомандировать меня в столицу нашей Родины город-герой Москву.

— И защита там? — спросил Сергей.

— Возможно. Или вероятно.

Сергей нахмурился, ему не хотелось, чтобы директор уступил.

— Ведь все произошло из-за летающего лягана, — пояснил Эркин. Он теперь твердо стоял на этой версии. — Кстати, лягана все-таки не было, а была ступень чьей-то ракеты-носителя.

Диля вмешалась в разговор, хотела хотя бы косвенно защитить директора.

— Жалко, Эрик, — она сознательно назвала Эркина Эриком, — что ты не поверил Бободжану-ата насчет его боевых наград. Все подтвердилось, Азим Рахимович навел справки.

— А почему же старик сам не хлопотал? — спросил Эркин.

— Долгая история. Знаете, ребята, этого Батырбекова сразу после войны опорочил один мерзавец, враг их семьи. Старик его простил. Потом этот подонок еще дважды делал гадости, писал анонимки. Весь кишлак отвернулся от клеветника и изгнал его. А недавно уже совсем старым, тот человек вернулся, чтобы просить у односельчан прощения, два дня ходил по дворам, сидел в чайхане, и никто не хотел с ним говорить. На третий день клеветник умер, и люди не пожелали идти на похороны. Бободжан-ата сказал, что так нельзя. Сам пошел и другим посоветовал. Старик говорит, что умеющий прощать благословен.

— Мудрая мысль, — сказал Сергей.

— Да, мудрая. Это в характере нашего народа. Мне кажется, что никто не умеет так прощать, как мы. Особенно стариков и тех, кого уже нет.

— Точно! — удивился Бахтияр. — Точно! Мой дед с бабкой ни о ком плохо не говорят. Мне кажется, что они и не думают ни о ком плохо.

Эркин остановил машину возле станции метро.

— Простите, дальше не могу. Спешу к отцу.

Те, кому плохо, — в палатах, а выздоравливающие и выздоровевшие — в саду. Им теперь хорошо и по контрасту с тем, что было, и в сравнении с другими, оставшимися в постелях с суднами, с капельницами, с кислородными масками, наготове висящими у изголовья.

Слабое движение вечернего воздуха шевелит листву платанов, ароматы цветов смешиваются с запахами еды, в одной беседке шумно, без опаски стучат в домино, в другой идет бильярдная баталия, слышатся восклицания болельщиков.

— Вначале был суров, говорил о неколебимых принципах в науке и жизни, уверял, что все это пойдет мне на пользу, только пользы и хотел… Признаться, мне было его жалко. В самом деле! Я его никогда таким не видел, кажется, у него слегка дрожали руки, знаешь, так, чуть-чуть.

— Ему было стыдно, — сказала мать. Перехватив взгляд мужа и сына,