Михаил Александрович Тарковский - Куклы тетки Дарьи (СИ)

Это сизо-черное и сыпучее — зола. Ее разбрасывают на озере, что побыстрее вытаяло оконце воды и приманило первых уток. Гена кидает ее лопатой, и она сизым облаком взмывает в небо, и часть ее опадает на лед, а часть прозрачной взвесью разлетается по округе, и кажется будто все, накопленное в покосившейся печи, в затхлой избе за долгую зиму, растворяется в весеннем небе.

Из куска ольхового ствола Гена делает утиные чучела. Они состоят из верхней и нижней половинок и головки. Половинки внутри пустые, и Гена выбирает их стамеской и клеит рыбьим клеем, а головку крепит на деревянный шкантик. Каждое чучело он аккуратно раскрашивает в цвет весеннего пера самца шилохвости, свиязя, гоголя.

Гена сидит на бревнышке. Перед ним баночки с краской и свежие желтые чучела, и он словно пишет великую картину, поглядывая то в свою память, то сверяясь с озером, тайгой и небом.

Какое непостижимое разнообразие в этой весенней расцветке уток, какое совершенство в жемчужных и сизых разводах, белоснежных линиях, в лиловой и изумрудной игре зеркалец! Не хватает красок, остается только охра и последняя утка получается совсем рыжая — таких здесь нет.

На льду озера на месте золы блестит зеркало воды. Гена привязывает каждой утке грузик и всех садит на одну веревочку-связку и выпускает в озерко. Неподалеку он складывает ледяной скрад и садится караулить уток.

Медленно меркнет вечерний свет, но на пылающем севере он будет гореть всю короткую ночь. Цвета потрясающие емкие, контрастные, островерхий лес — черный, лед — синий, а небо — огненно-рыжее, и его потусторонний отсвет в холодеющем озерке еще рыжее и нежнее.

Издали начинает доноситься тревожнейший пересвист, сопровождаемый конным потрескиванием, сухой трелькой, свадебной игрой рулевых перьев шилохвости или по-енисейски острохвоста. Нарастает свист рассекаемого воздуха и черные тени стремительно проносятся над головами, словно куски резаного железа или небывалые бумеранги. И так счастливо и тало на душе и у нас, и у Гены, что кажется, не космическим расчетом природы, а жгучим ожиданием, немыслимым старанием человека создана почти рукотворная эта весна.

Озеро соединено с Енисеем и связано с ним так же накрепко, как и вся остальная жизнь. Острие Енисейского ледохода уже на подходе, поэтому в озере стремительно прибывает вода, и Гена несколько раз подтаскивает ветку. Наконец остается незатопленным один только бугорок с костерком и навесом. Лед, уже распарившийся и потрескавшийся начинает медленно тащить вверх по озеру. И вот раздается страшный и раскатистый грохот, сопровождаемый утиной перекличкой и свистом крыльев — это трогается Енисей за черным забором ельника, толкает лед на берега, с хрустом мнет на каменные корги, и в одном месте вырастает из-за леса огромной ледяной сопкой. Лед, который только что тащило вверх по озеру, начинает нести вниз. Гена смотрит на него, как завороженный.

Налетает шквал и гремит весенний гром, катится-надвигается сизая туча и льет короткий дождь, взбивая воду тысячами серебряных свечек. Дождь стихает и наползает туман, сквозь который пробивается нежный, цвета топленого молока, солнечный свет. Туман поглощает озеро.

Постепенно он рассеивается, собираясь в волнистые пласты, сквозь которые все яснее различается острый частокол чернолесья и идеальная гладь озера с редкими лебедями льдин. Гена стаскивает ветку, и вот она несется по воде, как утица, и вот уже привязана к кусту сеть, вот на большой льдине белеет ледяной скрад и рядом кивают головками чучела уток. Лента тумана еще не исчезла и опоясывает Гену, сидящего в ветке. Под ним его перевернутый двойник, располовиненный молочной прядкой. На фоне чернолесья с колокольно-звонким кликом медленно пролетает пара лебедей.

В это время раздается совсем новый звук — дрожь металла, тяжелая одышка машины, грохот винтов. Это шум идущего по Енисею парохода. На подходе к невидимой деревне он дает долгий и мощный гудок. Гремит якорная цепь, лают собаки, ревет лодочный мотор.

Волна парохода сквозь залитую водой тайгу доходит до озера и качает ветку с Геной, сеть с круглыми, как монеты, берестяными поплавками, чучела уток. Полоса тумана ширится.

2

Туман вскоре расходится, и мы видим огромный и неотвратимый, как колун, нос парохода, что спустив трап, стоит у каменистого берега. На высоком угоре виднеются серые избы, а все остальное место занимает бескрайний --">