Виктория Самойловна Токарева - Дерево на крыше / сборник

Ленинград называли город-герой. А это был город-мученик.

Люди хотели есть и сходили с ума.

Родители Александра перестали выходить на улицу. Боялись упасть и не встать. В городе расцвел каннибализм. Ели человечину. Говорили, что мясо вкусное, похожее на свинину.

Александр был освобожден от службы в армии из-за близорукости. Отец выхлопотал ему бронь. Но лучше бы он ушел на фронт. Там кормили.

Александр был молодой, высокий. Его организм не выдерживал голода. Он стал отбирать у Веры ее 125 блокадных грамм. Но этот кусочек хлеба не спасал. Казалось, наоборот, он только разжигал страстное желание есть.

Однажды утром Вера увидела, что родители – мертвые. Они умерли ночью, оба сразу или по очереди – неизвестно. Да и какая разница… Блокада сделала смерть явлением обыденным, почти житейским. Все люди как будто выстроились в очередь на тот свет и покорно ждали. Без страха. Жизнь превратилась в непрерывное страдание от голода и холода. А смерть – конец страданиям.

Александр с ужасом смотрел на мертвых родителей, на их желтые заострившиеся носы.

Он знал, где Вера хранит свои карточки: в ящике комода, под бельем.

Выдвинул ящик, достал полоску карточек и завел руку за спину. Как ребенок.

Вера устремилась к этой руке, чтобы отобрать, успеть. Полоска карточек – это и была жизнь. Целая жизнь целого человека.

Но Александр оказался сильнее. Он схватил Веру одной рукой под коленки, другой – поперек спины и понес ее к окну, чтобы выбросить с пятого этажа.

По дороге он передумал и свернул к двери. Решил выкинуть за дверь.

Он вышел на лестничную площадку, стряхнул Веру с рук и вернулся в квартиру. Запер дверь на засов.

Вера не могла сопротивляться. У нее не было сил.

Вернуться она тоже не могла. Александр бы ее убил.

Вера не обижалась на Александра. Она его понимала. Голод сильнее человека.

У Веры была способность: влезать в чужую шкуру. А понять – значит простить.

Вера спустилась вниз по лестнице. Вышла во двор. Села на лавочку.

Стоял красивый морозный день.

Вера обернула лицо к солнцу и прищурила глаза. В этом прищуре дрожали круги. И вдруг возникло лицо – скуластое, смуглое, обтянутое кожей. Это был немолодой солдат в ватной шапке-ушанке. Он молча смотрел на Веру, потом сказал:

– Есть будешь мало, но не умрешь. И все у тебя будет. Надо потерпеть.

Он повернулся и пошел. На его спине примостилась котомка, похожая на собаку. Вера смотрела ему в спину. Откуда он взялся? Куда пошел?

Вера сидела на лавочке и не понимала: что делать, куда податься?

Поднялась и пошла в церковь. Церковь оказалась открыта. Лики святых бесстрастно глядели со стен. Один из них, Иоанн Богослов, смотрел не вообще, а конкретно на Веру. Вера отошла вправо. Иоанн последовал за ней глазами. Вера прошла несколько метров влево. Иоанн направил взгляд влево. Следил неотступно. Лик был смуглый, краска потемнела от времени. Иоанн Богослов мучительно кого-то напоминал. Вера напряглась и сообразила: мужичка с котомкой, вот кого… На иконе он был без шапки, что само собой разумелось. Все-таки святой…

Вере стало ясно, что к ней приходил Иоанн Богослов. Он явился в минуту роковую, чтобы вдохнуть силы. Поддержать.

Но почему именно Иоанн? У Веры была маленькая икона Николая Угодника, которая досталась ей от матери. Логичнее, если бы явился Николай. Но идет война. Умирающих – тысячи. Ко всем не успеть. Вере явился тот, кто посвободнее. Да и какая разница… Святой он и есть святой.

Вера вдохнула поглубже церковный воздух, как будто испила воды. И пошла.

Теперь она была не одна, а вместе с ангелом-хранителем. И не каким-нибудь заштатным ангелом, а самим Иоанном Богословом.

Вера поселилась у своей землячки Шурки Голубевой. Шурка приехала в Ленинград учиться, но никуда не поступила и работала нянькой при годовалом ребенке.

Ребенок плакал от голода, и Шурка самым серьезным образом хотела отрезать от себя кусок мяса. Отрезать и сварить.

Время текло как в тумане. Народ роптал: лучше бы сдали город немцам, чем ежедневная пытка голодом. Кутузов в двенадцатом году сдал Москву, не хотел рисковать жизнью солдат. Потому что нет ничего дороже жизни. А для Сталина люди – не в счет. Нужна победа любой ценой. В эту цену входила жизнь Веры и Александра, и его родителей, и всего города.