Елена Вячеславовна Нестерина - Дашино счастье

по лесу. А палочку рогатую перед собой держит, между деревьями ею поводит. И Даша не отстаёт, сзади идёт. Вышли к реке, пошли вдоль берега. Долго шли, и вдруг у липки, что на склоне над рекой росла, палочка вокруг себя два раза повернулась, рожками крутанула, волос между ними как струнка натянулся.

— Вот здесь твоё счастье, Даша, — сказала старушка-колдушка, — ну-ка, посмотри на него повнимательнее.

Пригляделась Даша к липке, оглянулась вокруг — узнала её. Вспомнила, что прошлым летом была эта липка зелёной и стройной. Хоть и небольшая, а цвела уже душистыми цветами. А сейчас и не узнать деревца. На других деревьях уж листики разворачиваются, а на липке еле-еле сухие почки видны. Кора на стволе треснула, посохла, красные муравьи так по нему и снуют, соки из дерева пьют. И земли береговой пласт отвалился, корни у липки обнажились и торчат, бедные, словно жалобно руки протягивают.

Посмотрела на это Даша, совсем горько ей стало. Бросилась она корни землёй присыпать, муравьёв с деревца смахивать.

— Коли возродится дерево, силы прежние к нему вернутся, так и ты счастье обретёшь, успокоишься. Засохнет, умрёт — и ты на этом свете долго не задержишься. Так уж вы с ним связаны. Хочешь, верь моим словам, хочешь нет, а больше я тебе помочь ничем не могу. — привязала старуша-колдуша третий волос из Дашиной косы на веточку липы и пошла прочь.

И принялась с той поры Даша своё счастье обихаживать. И удобряла своё деревце, и поливала, каждый часок свободный на берегу сидела, даже песни своей липке пела. Много сил тратила, только всё даром. Вроде и растёт деревце, не умирает, да всё какое-то вялое и паршивое. И нет у него сил со своим недугом справиться. Словно как изнутри оно подломлено. Да и сама Даша так же — жизнь обидная совсем все силы душевные из неё вытравила.

Набралась однажды Даша смелости, не могла она больше неизвестностью мучиться, и спросила у Данилки:

— Ответь мне, Данилушка, солнце моё красное, когда ты поведёшь меня венчаться в Божий храм и перед всеми людьми назовёшь своею женой, чтоб уж и я среди всех честная и равная была? Неужели ты не видишь, сокол мой ясный, как неспокойно, как тягостно я живу? Да и любишь ли ты меня, Данилушка?

Нахмурился тут Данилка, не по нраву были ему такие разговоры.

— Разве плохо, моя Даша, я к тебе отношусь? — отвечал. — Разве можешь ты на что пожаловаться? А жениться на тебе…

Затаила Даша в надежде дыхание, как птица в силке, забилось её сердце.

— …не хочу и не могу я ни сейчас, ни потом. Ты должна об этом знать, Даша.

Удержала Даша горькие слёзы, сжала внутри себя рыдания и ушла на барский двор коров убирать.

— Зачем же я тогда тебе нужна, милый мой?! — хотелось кричать ей Данилке, да только уехал он, красиво подбоченясь, с барином в поля на дрожках. Так и остался крик в Даше, изнутри её терзать.

Сорвало тут Дашу с места, кинулась она бежать — по лугу, вдоль околицы, к реке. И, глаз не закрывая, бросилась с обрыва в воду, солнцем заходящим в червонное золото окрашенную.

Не будет она больше жить в несчастье, позоре и обиде, пусть скроет её темнота и холод, пусть примет другая жизнь, раз эта не задалась, а Бог простит! Сомкнулась над Дашей вода, на дно потянуло, а ноги водорослями переплелись, да так, что и не распутать. Ударилась она о донные камни, вверх её вытолкнуло, в прибрежную осоку — то река Дашу к себе прибрала, видно, не отпускала её жизнь с этого света. А ноги, что водоросли оплели, обратились русалочьим хвостом, плеснула им по воде Даша, нырнула поглубже и поплыла в водных глубинах среди речных жителей.

Так и стала она жить в реке, узнала каждый её изгиб, каждый омут и все излучины. Кусты прибрежные, что к самой воде гнулись, днём от людей её скрывали, камышовые заросли ночью приют давали. Слышала Даша, что звали её долго, по имени окликали, с баграми мёртвое тело в реке искали, горевала она о родимой семье, но ничего уж поделать не могла, таилась под корягами, по затонам, ряской подёрнутым, и никому не отзывалась.

А когда всходила ночью луна, качалась Даша в серебряном блеске воды, и слёзы катились из её русалочьих глаз. Ждала Даша, надеялась, что печалится о ней Данилка, что придёт он на берег реки и позовёт её.

— Если будет он меня звать, имя моё в тёмную воду кричать, — шептала Даша кувшинкам, — выйду я к нему, брошусь на шею и прощу его. Буду с ним жить, как он захочет. И ничего мне больше не нужно будет, не побоюсь ни людских оглядок, ни обид, лишь --">