Мачей Малицкий - Всё есть

полотенца, но только чтоб на них были коричневые аппликации; приняв душ, старательно вытирал уши указательным пальцем, засунутым под темную нашлепку: тогда на белой ткани наверняка не останется ржавых пятнышек — следов выковырнутой из ушной раковины бурой липкой серы.

Разбудил его грохот. Что-то ударило в окно. Птица. Прямо из ванной вышел наружу. Светало. Справа от крыльца, ведущего в сени, на скамейке под кухонным окном лежала горлица. На стекле остался след. Кровь и перья. Впервые. Вернулся в дом. Накормил Пса. Сел за стол. Кофе. Сигарета. Вид из окна. След. В предыдущем доме горлицы часто погибали, разбиваясь об окно спальни. Они нашли причину. Шелковица и ее отражение. Ловушка зеркала. Но здесь? В другом доме? В оконном стекле небо. Ловушка неба?

Звонок у калитки. Лысая. Натянул зеленые вельветовые штаны и выбежал во двор. Роса. Надеялся, что ее увидит, что они перекинутся парой слов. Открыл калитку. Только корзинка. Разложил на кухонном столе доставленное. Литр молока и завернутый в пергамент брусок масла от Старушки, еще теплый хлеб от Витека, газеты. На дне корзинки поблескивал диск. Зазвонил телефон.]

— Слушаю.

— Привет, пап.

— Здравствуй, Марыся.

— Как поживаешь? Что-нибудь нужно?

— Хорошо. У меня все есть.

— Я позвоню в субботу.

— Буду ждать.

— Пока.

[Надел черную футболку. Свитер. Красные носки. Еще чашка кофе. Сигареты. Сидел за столом, разогретый горячим душем. Из тихо бормочущего приемника до тщательно вычищенных ушей донеслась фраза: «В Антарктиде первые ласточки, возвещающие приход весны, — пингвины». Смотрел на след. В полдень закопал горлицу и вымыл окно. Телефон.]

— Слушаю.

— Лысая. У Старушки опоясывающий лишай. Пойдешь со мной?

— Когда?

— Через час.

— Жду у калитки.

[Сидел, прислонившись к деревянному забору. Слева приближался Сосед с Горки.]

— Добрый день. Поглядите-ка, всего два года прошло, а от бордюров остались только камни, — сказал соседу.

— Добрый день. Да. Сплошной песок. Цемента как не бывало. Ну, может, чуток. Что слышно?

— Жду Лысую.

— Знаете? Аня родила. Сына.

— Плод того недельного бурного романа?

— Так она говорит. Я пошел. До свидания. Красивые носки.

— Что у жены?

— Смотрит на нас. Ну пока.

— До свидания.

[Метрах в пятнадцати от него, по другой стороне дороги, рельсы. Двухпутная угольная магистраль^[1]. Посмотрел на часы. «Сейчас появится „евросити“, через пять-десять минут после него увижу Лысую», — подумал. Опоясывающий лишай. Боль и плохо заживающие раны. По дороге шли две незнакомые девушки. Спереди смотрелись неплохо. Шестнадцать, семнадцать. Брюнетка и блондинка. Хорошенькие мордашки. Когда проходили мимо, услышал обрывок разговора. (Сзади они тоже выглядели неплохо.)]

— Твою мать, ссать жутко хочется, — пробормотала брюнетка.

— А срать? — поинтересовалась блондинка.

— Нет. Здравствуйте. Красивые носки.

— Ну так отлей. Вон лес.

[Прямо за магистралью начинался лес. Тянулся до подножья гор. Два километра. Чем выше, тем заметнее леса редели, потом исчезали совсем, и глаз встречал только голые, мглистые скалы. Он никогда не был в горах. Выходил из леса, садился под сосной девочек и часами глядел на массив. На одну из вершин вела крайне трудная дорога, прозванная стеной Агаты. Ни на что не похожая. Единственная такая у нас. Самая длинная на свете. Тысяча четыреста метров. Отвесная — от начала до конца. Вызов лучшим. И лучшие приезжали со всего мира. Он наблюдал за мелькающими на фоне скалы разноцветными пятнышками альпинистов. Вслушивался в многократно повторяемые эхом отголоски. Молотки, ауканье, команды.

Промчался поезд. Сквозь шум пробился звук телефонного звонка, доносящийся из окон дома. Побежал в сторону настырности. Днем никогда, если только позволяла погода, не закрывал окон. Знал, что дом под постоянным наблюдением. Парализованная жена Соседа с Горки с рассвета до ночи не отрывала глаз от окуляра подзорной трубы, установленной на подоконнике ее комнаты. Ну и Пес. Не впускал чужих за калитку. Своих впускал. Жена соседа своих тоже впускала. Если кто-нибудь приходил к нему впервые, тотчас же звонил телефон: «пан Мачек, кто это?», «свой», «хорошо. Буду его впускать». Что она имела ввиду, он понятия не имел. Но без опаски оставлял окна открытыми.

Поднял трубку.]

— Слушаю.

--">