Владимир Резник - Продолжение следует

выведенная надпись: «Продолжение следует». Плёнка закончилась. Экран погас.

Андрей сидел неподвижно, застыв, подавшись вперёд к телевизору, с открытой, но так и не начатой третьей банкой пива в руке. Происшедшее не могло иметь объяснения, но оно же должно существовать!? Кто? КТО!?.. и зачем? И как? Ну, хорошо — младенческие и совсем детские годы отбросим: мог же кто-то неведомый ему снимать… о ком он и не знал и, понятно, не помнил. Но дальше-то, дальше — ну, не было у него ни на свадьбе, ни уж, тем более, в Юрмале никого ни с кино, ни с видеокамерами… а уж после, так и вообразить кого-то запечатлевающего его жизнь, её изнанку со всей её обычной житейской грязью и труднообъяснимыми посторонним сложностями, невозможно… Да и зачем?! Шантаж? Глупость. Затраты несоизмеримы. Что с него, живущего на пусть и приличную, но всё ж зарплату, можно получить? Смешно. Да и чем там шантажировать? Нет там ничего такого… Ни-че-го! И какой вопрос важнее: кто снимал?.. или зачем? А может, ни тот и ни другой? И не с кем посоветоваться, не у кого спросить. Мать умерла давно, отца он не знал — тот оставил их сразу после его рождения. Друзей, настолько близких, с кем можно было бы поделиться, не осталось. Маша? — нет, только не это. Как же это так!? Вся его жизнь, все её почти сорок таких долгих лет уместились на этой короткой двухчасовой кассете.

Объяснение не находилось, и от этого становилось ещё страшнее.

Он не помнил, как дождался субботы. Пятница прошла в тумане, он что-то делал, кажется, ходил на работу, с кем-то разговаривал, на него странно смотрели. Маша звонила несколько раз, он долго не брал трубку, наконец взял и что-то такое ей ответил, что она удивлённо замолчала и больше не перезванивала. Две ночи он почти не спал — забывался ненадолго, вскакивал, курил, пил то воду, то коньяк и в субботу рано утром, к открытию барахолки уже стоял у ворот церковного сада — небритый, с воспалёнными от бессонницы и страха красными глазами. Тех, кто был ему нужен, среди продавцов ещё не было. Так рано приходили те, кто старался занять места получше — на столиках под навесом. Видеокассеты оказались лишь у одного из них — плотного коренастого мужика в тельняшке и потрёпанном морском кителе — но не те, а обычные: боевики, мелодрамы, мультики.

— А вы не знаете, — обратился Андрей к нему, — тут такого смуглого мужчину, черноволосого, он тоже видео торгует. Такими… самодельными.

— А, тебе этот… Шакал нужен, — поскучнел сразу мужик, поначалу обрадовавшийся первому покупателю.

— Почему шакал? — удивился Андрей.

— Да так, странный он… и глаз у него чёрный, нехороший.

— Треплешься много, Васёк, — с неудовольствием проворчал его сосед, худой небритый мужик с выпирающим кадыком. — Гляди — он тебе глотку-то заткнёт. Ты уже неделю немой ходил? Мычал только. А теперь вообще голоса лишит, а то и чего похуже устроит.

Андрей побродил ещё, выкурил несколько сигарет, народу прибывало, стало тесно, шумно, и вот, обходя садик по кругу в очередной раз, он наконец-то увидел того, кого искал. Черноволосый уже разложил на земле тот же замызганный коврик и устраивался на нём, подбирая под себя по-турецки ноги. Коробки перед ним ещё не было. Не было пока и соседа. Андрей кинулся к нему.

— Вы, вы… Откуда вы это взяли? Кто всё это снимал? Как…?

Черноволосый даже не поднял голову и продолжал меланхолично искать что-то в потёртом рюкзачке.

— Да я… Я полицию сейчас вызову! — продолжал Андрей, с ужасом понимая, что говорит не то, что никакой полиции он вызывать не станет, да и что он им скажет? Что этот странный бомж снимал всю его жизнь от рождения? Бред. Прямой путь в сумасшедший дом. Чувство безнадёжного бессилия захлестнуло его.

— Извините, я не то говорю. Я просто очень взволнован, ну, вы же понимаете, — увидеть такое…, — Андрей попытался сменить тон, но не выдержал и снова сорвался на крик. — Что вам нужно!?

Черноволосый не реагировал, и Андрей, опустившись на колени на грязный ковёр, зашептал, пытаясь заглянуть тому в глаза:

— А где ещё кассеты, ведь должны же быть и другие?

Тот поднял голову, и Андрея ужаснули его совершенно чёрные, но не блестящие, как в прошлый раз, а с глубокой засасывающей чернотой глаза с огромными, во всю радужку, зрачками.

— А почему ты думаешь, что есть ещё кассеты? — В голосе у него больше не было восточной тягучести, он стал ниже, появилась глубина и мертвящий холод.

— Так там же написано: «Продолжение --">