Геннадий Мартович Прашкевич - Гуманная педагогика

процитировал на память: «„Осенний ясный день был похож на стих Овидия Назона“. Так писали в начале века. Правда, Дед тогда и начинал писать. «В садах наливались полным пурпуром августа последние розы». Сейчас так не пишут. «Был тот полуденный час, когда приятно принять любовницу». Отдает парфюмом, тебе не кажется? Кстати, в книжке портрет был. Помню густые брови».

«Они и сейчас у него густые. — Недобрые губы Ролика дрогнули. — Дед тебе понравится. — Чувствовалось в голосе Ролика что-то не совсем понятное, осторожное. — К тому же к нам Чехов едет».

«Проездом на Сахалин?»

«Ты, Лева, свой островной юмор попридержи, хотя бы на время семинара. Понятно, что Дед — это авторитет и все такое прочее, но поддержку ищи у Чехова. Дед далек от наших тем, его не бомба времени интересует и не твоя гуманная педагогика, а церковный раскол семнадцатого века. Так что поддержку ищи у Чехова. И на Сенченко обрати внимание. У нее, у Ольги Юрьевны, колечко с камешком на пальце левой руки. Привыкла к тому, что на камешек никто внимания не обращает, а ты ее удиви, восхитись. От тебя не убудет. Ну и про Пуделя не забудь».

«Ольга Юрьевна на семинары ходит с собачкой?»

«Пудель — это куратор из крайкома».

«Отдел идеологии?»

«А в каком отделе сделаешь карьеру с такой фамилией? — Суржиков сдержанно рассмеялся. — Пудель как Пудель. Хороший рост, черный волос. Внимательный человек. За нами без присмотра никак. За нами глаз нужен, сам видишь, что в мире творится. — Конечно, Ролик имел в виду пражские события. — И с Людой Волковой не фамильярничай. У нее талия как у осы, зато зубы — как у Железного Человека. Такую целуешь, а сам никак не можешь забыть о ее зубах».

Вряд ли Суржиков целовал неизвестную мне Люду Волкову, но чувствовалось, что и в этом деле он не дурак. Староста семинара все-таки. Про семинариста Козлова, например, сразу сообщил: «По паспорту он просто Козлов, а вот по жизни — Ха Ё-пинь. Прозвище по делу. Тихий, самоуверенный».

«И вот еще что, — увлекся Суржиков. — Обрати внимание на Игоря Кочергина. Он из Уссурийска. Среди поэтов лучший, надо поддержать парня. Одна книжка у него уже есть, выйдет вторая — прямой путь в Союз писателей. — Тонкие губы Суржикова ревниво дрогнули. — Он тебе понравится, он упертый. «Я называю кошку кошкой», — процитировал он. — Понимаешь, о чем это? — Но объяснять не стал. — Достал всех своими поговорками. Только денег Игорю не давай. Он долги не возвращает и пить не умеет. «Вошли две дамы, обе девицы». Ничего святого, даже над Достоевским издевается. И Хахлов — находка. Хра фра бра. Он ни одну фразу не договаривает до конца, каждое слово будто надкусывает. Он из Благовещенска. И Пшонкин-Родин, тоже Коля, из Благовещенска. Впрочем, нет, из Благовещенска у нас, кажется, Коля Ниточкин. Этот утверждает, что знает целых шесть языков, правда, все они — мертвые, не с кем Коле поговорить».

«А он бы поговорил?»

«Без проблем. Он любого задавит вопросами. На любом языке. И кстати, Коля больше всех радуется, что к нам Чехов едет. Он всех однофамильцев считает одним человеком, про элевацию любит поговорить. Не знаешь, что такое элевация? — как-то слишком уж демонстративно удивился Ролик моему незнанию. — Это высокий порог чувствительности гипоталамуса к гуморальным сигналам. Дошло? Ну вот. А подробности у Ниточкина. Ты его сразу узнаешь, по улыбке и прическе, глупость молодит. «Он даже хаживал один на паука». Хаживал не хаживал, а узнаешь. Так же как и Пшонкина-Родина. «Песнь о Роланде» знаешь, кто сочинил? — неожиданно спросил Суржиков и сам ответил: — Точно не Пшонкин-Родин!»

«Еще участвует в семинаре Нина Рожкова, — продолжил он. — Тоже в глаза бросается. Пастернака не читала, Тарковского не читала, Цветаеву читать не может. «Чтоб я тебя вымаливал у каждого плетня». Наткнись Нина на такую строку, слез не оберешься, глаза у нее на мокром месте. Говорит, что физиологически не может читать хороших поэтов, у нее сразу тоска на сердце. Дескать, почему она не так пишет. Всегда ходит в цветастых цыганских платьях, только у нее это не стиль, а обыкновенный сбой вкуса и отсутствие нужных средств. — Ролик окончательно проникся ко мне доверием. — Отдай Нину Одиссею, он ее не возьмет. Она своим плачем распугает всех его греческих придурковатых сирен».

И добавил: «Еще Стах приехал».

Я кивнул: «Редкое имя».

«Это фамилия».

Суржиков помолчал, прикинул про себя что-то.

--">